На суше и на море. 1967-68. Выпуск 08

Иннокентий постарался использовать свое несчастье. Он научился по своему желанию вызывать такое состояние и в недолгие минуты перед беспамятством, стуча в бубен, выкрикивал заклинания, выдавая их за волю духов и великого Амаки. Так он становился шаманом.

С этого времени он и начал богатеть и набирать могущество. Так продолжалось, пока не появились русские…

Когда Иннокентий доходил до этого момента в своих воспоминаниях, он вытаскивал изо рта давно погасшую трубку, толкал ее за пазуху и кричал жене:

— Наталья, снимай чум, аргишить будем!

В движении старик старался избавиться от одолевавших его воспоминаний. Было как-то легче, когда он сидел верхом на учаге, слегка покачиваясь в седле и время от времени выпуская клубы табачного дыма. Но окончательно все забывалось, когда слышался напряженный собачий лай, как бы зовущий: «Скорее! Торопись! Мы держим зверя!»

Услышав лай, Иннокентий снова становился самим собой и торопил оленя, постукивая его пяткой под брюхо.

И уже совсем спокойно чувствовал он себя, передергивая затвор тозовки, чуть прищуривая глаза, ощупывая не по-стариковски острым взглядом сохатого, выбирая наиболее уязвимое для выстрела место.

С каждым днем, проведенным в воспоминаниях, в нем накапливалось все больше злобы и смятения. Ненависть ко всем русским сливалась в нем с ненавистью к этим двум парням, доверившимся ему.

Решив бросить их в тайге одних, без продуктов, он заранее испытывал страх перед возможными последствиями. Страх не давал ему покоя, гнал с места на место…

Что бы ни делала Наталья — мяла ли оленью шкуру, выделывая ее; шила ли мягкие, удобно облегающие ноги лакомейки; готовила ли немудреную эвенкийскую пищу; сворачивала чум, — она не выпускала из виду Иннокентия. В последнее время что-то случилось со стариком, и он метался по тайге, как загнанный сохатый. Он то часто менял стоянки, то по нескольку дней не двигался с места. Словно потерял что, а теперь не найдет. Наталья молча ждала, чем все это кончится. Спрашивать она не хотела, так как знала заранее, что не получит ответа. Старик может только побить ее — он всегда был крутоват и скор на расправу.

Она часто вспоминала русских. Ей хотелось, чтобы они скорее вернулись. От их молодости и беззаботности стало как будто светлее на всегда мрачноватой стоянке Хукочара.

Русские ушли давно. Маша-свет уже начинает плакать и спрашивать: «А где люча^[12]

? Когда они придут?»

Скорее бы они пришли. Где их должен ждать Хукочар? Почему он молчит и только мечется по тайге?

Глядя на этих парней, она с горечью думала, что там, за дальними, в синеватой дымке, хребтами, идет странная, чужая, неведомая ей жизнь, о которой она, наверное, никогда ничего не узнает… Чем больше думала обо всем этом Наталья, тем больше тревожилась за русских…

Когда солнце спустилось к горизонту, Наталья нашла на еще ярком небе чуть приметный серп луны. «Они ушли, было четверть старой луны, а сейчас четверть новой — долго русские ходят», — подумала она и, окончательно решившись, пошла к Иннокентию.

— Где русских будем ждать? — тихо спросила она, остановившись около входа в чум.

Хукочар изумленно поднял голову: такого еще не было, чтобы баба в мужские дела лезла.

— Ты с ума сошла. Разве это твое дело? — сердито буркнул он.

— Когда они придут? — еще тише спросила Наталья.

Иннокентий долго смотрел на нее и лениво думал: «Совсем баба свихнулась, порядок забыла. Напинать ее, что ли?» Но ему лень было шевелиться, и поэтому он только погрозил ей кулаком и сказал:

— Смотри. В другой раз попадет. Снимай чум, поедем на озеро — русских там ждать будем.

Дней через десять берег озера принял вполне обжитой вид. Во все стороны от чума веером разбегались протоптанные оленями тропки. Над чумом вился прозрачный чуть голубоватый дымок. На берегу озера стояли колья с растянутыми для просушки сетями. Около чума висели тяжелые связки подвяливающихся на солнце сиговых брюшков, желтоватых от жира, издали напоминавших тронутые заморозками листья тальника.

Наталья сидела на берегу и задумчиво смотрела на небо. «Месяц молодой был — старый совсем стал. А русских все нет. Надо опять идти спрашивать у Иннокентия», — зябко передернула она плечами. Потом собралась с духом, встала и пошла в чум.

Иннокентий возле очага тоненькой щепочкой прочищал трубку.

— Где русские? Что делать будешь? — спросила у него Наталья. Против обыкновения Иннокентий не стал ругаться, а прищурил глаза, посмотрел куда-то вверх и потрогал зачем-то остов чума.

— Однако пропали люча. Давно должны были вернуться. Завтра будем Кислокан кочевать. Надо говорить, что пропали.

Он бросил в огонь щепку и отвернулся.

Наталья вышла из чума и пошла на берег. По щекам ее катились солоноватые слезы. Ей почему-то казалось, что Иннокентий убил русских, напустив на них злых духов.

Глава 7

— Надо идти туда, откуда уходили от Иннокентия. Может, у них заболел кто-нибудь или медведь оленей разогнал? — подумал я вслух.

— Конечно, что-нибудь случилось, поэтому и не пришли на озеро, — подхватил Петр.

Отчаяние, охватившее нас, сменилось робкой надеждой.