На суше и на море. 1971. Выпуск 11

Может быть, был не городок, а княжеская или боярская усадьба? Не Милослава, а Мирослава? Мирославов известно несколько. Один из них, Мирослав Нажир, был боярином при Владимире Мономахе. Другой киевский боярин, Мирослав Андреевич, выполнял дипломатические поручения Всеволода Большое Гнездо. А вот Мирослав, боярин Галицкий, неоднократно появляется в истории Владимирской и Суздальской земли…

А берендеи осели как раз в Галицком княжестве и служили в дружине князя!

Но почему обязательно берендеи? Может быть, не от них пошло это название. Всегда болота тревожат, «бередят» душу человека, к ним не привыкшего.

В наши леса славяне пришли с юга, из лесостепи. Там нет таких болот. Пришли земледельцы, пахари, которым надо было воевать здесь не со степняками, а с лесом, освобождать землю для полей и деревень. А рядом — болото, топь. Ни лес, ни луг, ни пашня, ни озеро. Одно слово — болото. Загадочный и никчемный кусок. И лес не вырос, и вода погибла. Бродят над болотами туманы, свиваются, скрывают их от человеческого взгляда. По ночам вспыхивают и плывут над кустами огоньки. А что там? Что скрывается? Какие тайны? Вот и населило людское воображение болота всякой нежитью, враждебной человеку, — лешими, кикиморами, привидениями. Только длинноногий лось прорвется с треском сквозь кусты, разбрызгивая топь. Да по осенним ночам на суходолах воют на луну волчьи выводки, собираясь в набеги. Ка глухой, укрытой лесом горе воют — на Волчьей горе…

— Что они так долго? — нервничает Хотинский, которому хочется скорее попасть на болото. — Я же предлагал прямо к дому подъехать…

Тане тоже скучно в машине. Один только наш шофер, пожилой и флегматичный Виктор Михайлович, привыкший к экспедициям, спокойно дремлет, откинувшись в кабине на спинку сиденья.

— Таня, вам не видно: идут наши мальчики?

Она высунулась из-под тента и осмотрелась.

— Нет, не видно их. Андрей, а правда, что на Берендеевом болоте погиб Евпатий Коловрат?

— Это какой Евпатий? О котором Ян писал в «Батые»? — спрашивает Никита.

— Ну да…

— А он на самом деле был? Я слышал что-то, когда здесь работал, — припоминает Хотинский.

— Конечно, был! О нем же рассказывается в «Повести о разорении Батыем Рязани»…

С точки зрения археолога — совсем недавно: всего лет шестьсот назад…

Поздней осенью, когда в степях собирают табуны нагулявшихся на приволье коней, когда снят с полей урожай, двинулись на Русь орды Батыя. Штурмом брали татары высокие городские стены. Запылали села и города. К рождеству, под новый 1238 год, пала Рязань — один из первых русских городов, центр сильного и богатого княжества. Не пришли на помощь рязанцам другие князья, надеясь отсидеться за валами и высокими стенами.

А следом за Рязанью запылал Владимир, Суздаль, и покатилась татарская лавина дальше в Ополье, к Юрьев-Польскому, к Переславлю, к Ростову…

Крепок мороз в январе. Снега глубоки. То там, то здесь треснет от мороза дерево, и пойдет дробиться по лесу звук, заставляя оглядываться волков, вышедших на запах гари. А на полях снега истоптаны и сдуты — прошла татарва.

Но слышен в ночи топот копыт по морозной земле. Блестят шишаки и кольчуги, звякают удила о мечи, красные, как кровь, щиты тускло светятся под луной. Спешит полк, собранный по лесам рязанским боярином Евпатием Коловратом. Спешат оставшиеся в живых рязанцы отомстить татарам за родной город, за убитых отцов, детей и матерей. Стучит у каждого не меч — боль в сердце за родную землю.

За помощью в Киев и Чернигов ездил Евпатий, когда татары осадили Рязань. Равнодушны князья к чужой беде — вот и вернулся боярин уже на пепелище. Собрал из оставшихся в живых полк.

Знают все, что несметны татаро-монгольские полчища. Что никому из рязанцев уже не вернуться домой. От этого только суше глаза, и рот пересох у каждого в ожидании последнего боя. Отомстить, отомстить! — звенит сталь и булат. Не были никогда русские воины боязливы! Не попрекнут их в этом сыновья и внуки!..

А татары спят. Мелькают в далеком Ополье огоньки костров. Ржут в ночи кони, ревут от холода верблюды. Догорает стольный город Владимир. Волки бродят на развалинах Суздаля. Отпировали на победе татары, легли спать — даже постов не выставили. Пусто все позади, мертвой лежит земля под снегом…

И ударили рязанцы на татарский лагерь. Без пощады рубили они длинными прямыми мечами косоглазые скуластые Головы под меховыми башлыками. Снова и снова проносились Из конца в конец, подрубая веревки шатров, выпустив верблюдов из загона, истекая кровью в седлах.

Только под утро оттеснили их в поле подоспевшие силы врага.

«Не мертвые ли это восстали, чтобы отомстить нам? — перешептывались татары, приходя в себя после ночного боя. — Не люди это, а духи!»

Только нескольких воинов, умирающих от ран, нашли в живых татары среди побоища. «Нет, мы не духи!» — гордо отвечали они, когда принесли их к Батыю. — «Витязи мы великого князя Ингваря Ннгваревича Рязанского, а полку Евпатия Коловрата. Пришли мы тебя, царя, почествовать, честь воздать да с честью проводить. Только чаш не успеем наливать на всю твою силу татарскую…»