На суше и на море. 1971. Выпуск 11

— Нет главного? Тогда главным буду я. Всех не возьмем — только одного. И копать сегодня не будем. Так что смотреть вам нечего. А когда будут раскопки, тогда будете помогать. Договорились? Ну и ладно. Ты знаешь, где это место? — спросил он у самого старшего паренька, стоявшего с независимым видом чуть поодаль.

Тот вытащил руки из карманов и подошел ближе.

— Знаю. Это за гаражом, ближе к магистральному…

— Ну и залезай в кабину…

Кренясь и скрежеща тормозами, машина начала спускаться с Волчьей горы.

Я успел записать легенду об окаменевшей Матрене и теперь, подставив пыли спину, пересказывал ее Сергею. Оказывается, Сергей ее знал и как-то даже начал розыски людей, которые видели эту каменную бабу и могли знать, где она находится. В том, что это правда, он не сомневался. Ему даже удалось найти человека, который служил в охране, и тот подтвердил, что, вероятно, статуя лежит под фундаментом бани. Теперь от бани остались одни стены, и Сергей ждал, когда их соберутся ломать на кирпич. Тогда можно будет и поискать Матрену.

Меня же кроме поисков и догадок, что это могла быть за статуя, интересовала и сама легенда. «Когда-нибудь к этому надо будет вернуться», — думал я. Странно, что все это связано не с болотом, а именно с озером. Неужели так живучи предания? Если эта легенда родилась именно здесь, ей не меньше нескольких тысяч лет! Ведь озеро полностью заросло по крайней мере в конце второго — начале первого тысячелетия до нашей эры, как сказал мне однажды Хотинский…

Фрезерное поле — полоса в несколько километров длины и полкилометра ширины. Его ограничивают «валовые канавы» — глубокие, прокопанные через торф, сапропель и даже донный слой грунта. Они выводят воду с полей в магистральный канал. Само поле разделено поперечными канав-нами на «карты» — полкилометра в длину и пятьдесят метров в ширину.

Стоянка находилась на одной из таких карт в конце поля.

При переезде через очередную канаву шофер притормозил, и возле кабины я увидел невесть откуда взявшуюся тонкую мальчишескую фигурку.

— Вот он, Коняев, — произнес наш проводник, высунувшись из кабины. — Эй, Шурка! Это к тебе приехали… археологи! Лезь сюда!

Шурик стоял в нерешительности, но при слове «археологи» просиял, вспрыгнул на подножку и заглянул к нам под тент. Увидев Сергея, его чумазая физиономия осветилась улыбкой.

— Здравствуйте, Сергей Иванович! — голос у мальчишки был ломок и немного плаксив. — Я ждал вас, ждал…

Он оглядывал нас, стараясь угадать, кто же здесь главный. Глаза его задержались на Хотинском, но Сережа назвал меня, и Шурик, шмыгнув носом и потерев о штанину грязную руку, подал ее мне, представившись:

— Коняев, Александр. Можете звать Шуриком… Я стоянку нашел первобытного человека, — проговорил он, словно отдавая рапорт. И, немного подумав, добавил: — Неолитической эпохи…

— Ну, залезай, Шурик, — пригласил Никита. — Мы как раз на твою стоянку едем.

— Тут близко, тут и пешком можно, — заторопился Шурик, поспешно переваливаясь через борт. — Я там только что был и вот еще собрал…

Он запустил руку в отвисший карман штанов и выложил мне на плащ горсть костяных обломков и несколько кремней.

— Это все вам, — добавил он, вытаскивая из другого кармана черепки. — Там много всего есть…

Шурик вытаскивал из карманов пригоршню за пригоршней, и его большие карие глаза светились на замызганной и запорошенной пылью физиономии. Чувствовалось, что для него наступил настоящий праздник. Еще бы! Не каждому мальчишке удается найти стоянку, да еще такую, на которую сразу приезжают археологи из Москвы.

Всю дорогу Шурик не закрывал рта. Его распирало от гордости. О находках на сорок третьей карте знали все. Еще в мае, когда начали разработку этого поля, рабочие приносили в поселок черепки, кости, наконечники стрел, долота. А потом находили даже целые горшки, только их разбивали… Таня охнула.

Незаметно мы обогнули центр болота и теперь оказались ближе к противоположному берегу, на котором белела церковка и домики села, чем к Волчьей горе. Ветер дул оттуда, и пыль проходила за нами, в стороне. Можно было свободно дышать и расстегнуть куртки.

Теперь стоянка была перед нашими глазами. Примерно на середине поля, метрах в двухстах от нас, через две «карты», наискосок шло прямоугольное черное всхолмление, резко выделяющееся на фоне торфа. Вокруг все пестрело от камней и черепков. Казалось, кто-то щедрой рукой рассыпал по поверхности торфа бесчисленные обломки неолитических горшков, мелкую речную гальку, разбитые кости, которые успели уже подсохнуть и посереть на воздухе, кремневые отщепы, куски разлохмаченного, растрескавшегося дерева.

Я перевернул большую плиту песчаника, исцарапанную фрезерными зубьями. На другой ее стороне было широкое углубление вроде тарелки. На таком камне — недаром был выбран именно песчаник — затачивали и полировали каменные и костяные орудия.

Ко мне подошел Олег.

— Андрей, а это что за штука? Гарпун?

Действительно в руке Олег держал почти целый костяной гарпун с боковыми зубьями. Ну и ну!