На суше и на море - 1972

Когда мы с Симоном уговаривались встретиться на его родине, ни он, ни я не верили, что наши намерения исполнятся. Суеверная осторожность запрещает надеяться на успех подобных предприятий. К их осуществлению обычно стремишься украдкой, дабы не накликать беды — соображения такого рода, диктуемые опытом повседневности, к сожалению, весьма обычны. Правда, если желания исполняются, все страхи быстро забываешь.

Так же как в эту встречу, я не осмеливался верить в возможность приезда в Америку моей жены. Но вот мы втроем в запыленном «студебеккере» Симона пересекаем штат Нью-Мексико. И я даже не испытываю особого удивления, что мои желания исполнились.

Накануне мы любовались местностью со склонов горы Сандия-Пик неподалеку от Санта-Фе. Равнина, перерезанная, точно струйкой крови, сверкающей в зареве заката Рио-Гранде, казалась пустынной до самого неправдоподобно далекого горизонта. Вся ее волнистая поверхность была испещрена пурпурными тенями, лежащими у подножий плоских песчаных холмов, окутанных фиолетовой дымкой.

На пути к горам Сандия мы останавливались в индейском пуэбло Санто-Доминго. В кольце красных холмов посреди неглубокой котловины, выстланной влажными лугами, стоял поселок — несколько пересекающихся под прямым углом песчаных улиц, красноватые домишки из «адобе», куполообразные гончарные печи во дворах. Над плоскими крышами домов возвышались два строения странной формы: круглые пузатые башни без окон и дверей с приставленными снаружи лестницами, сбитыми из посеревших от старости брусьев. Это были «кива» — ритуальные святилища племени. В конце главной улицы над огибающим поселок ручьем стояла церковь. По обеим сторонам от ее гладкого фронтона с низкой дверью торчали тупоконечные, ребристые, сужающиеся кверху башенки. На белом фасаде мы увидели непомерно вытянутые в длину синие лошадиные силуэты; такие же изображения встречаются на тканях и в обрядовых композициях из песка. Индейцы Санто-Доминго со времен испанского владычества прослыли искусными коневодами.

С пологих пастбищ к пуэбло спускались небольшие стада коз и овец. Скот подгоняли длинноволосые всадники с красными повязками на лбу. Их костюм — джинсы и фланелевая рубашка— ничем не отличался от обычной одежды фермера, но алая полоска вокруг головы делала их настолько необычными, что в моей памяти они всплывают теперь в традиционном наряде — закутанные в узорчатые одеяла и оленьи шкуры. Поселок, словно кольцо древних оборонительных сооружений, опоясывали огороженные кривыми стволами акаций загоны для скота. В одном дворе стоял желтый школьный автобус, точно такой же, как и сотни его собратьев, разъезжающих по американским улицам и автострадам от Атлантического до Тихого океана.

К сожалению, мы ничего не смогли сфотографировать. Табличка при въезде в пуэбло гласила, что жители Санто-Доминго просят этого не делать.

— Они очень консервативны, — объяснил Симон.

У самого подножия гор в широкой долине, поросшей жесткими серебристыми травами, какие обычно встречаются в пустыне, мы проехали через Мадрид. Это громкое название носит маленький городок, вернее, деревня — два ряда домишек на песчаных холмах; у домов еще совсем сносный вид, хотя уже много десятков лет никто не живет под их зелеными и красными крышами. Когда-то здесь был испанский горняцкий поселок. Белые домики сверкали в сухом, раскаленном воздухе. Они вполне могли бы еще послужить людям. С тех пор как поселок опустел, сменилось не одно поколение, но дома Мадрида выглядят более современными, чем в Санто-Доминго. Только от людей, которые их возвели, не осталось здесь и следа. Индейцы из Санто-Доминго были в свое время свидетелями их появления и дождались, пока они не ушли обратно. Быть может, им не чужда надежда, что в своих мазанках из «адобе» они переживут и всех других, пришедших сюда.

Трудно привыкнуть к пейзажу, когда он одновременно и гористый и равнинный. Горы разбросаны по такому огромному плоскому пространству, что, куда ни кинь взгляд, везде неба больше, чем земли. Красные скалы, усилиями ветра и песка преображенные в загадочные архитектурные формы — террасы и галереи, глубокие ниши и одинокие башни, — то подступают к шоссе, то отодвигаются вглубь, точно развалины давно заброшенных крепостей. Вдоль горизонта плывут под парусами низких облаков отдельные темные «меса» — горы с плоскими вершинами. И только далеко на западе возвышается сплошной горный массив, увенчанный остроконечным пиком.

— Маунт Тейлор, — объявил Симон. — Подъезжаем к стране Акома.

Страна Акома начиналась с плохой дороги. Мы съехали с шоссе, пересекли железнодорожную линию. И тут началось: хруст гравия под колесами, выбоины, мелкая пыль на зубах. Редкие убогие домишки из «адобе» на песчаной целине, беззащитная в своей наготе земля под огромным ярким небом.

Страна Акома… Я попытался уточнить границы резервации, но географические представления Симона не совпадали с административным делением. Указывая на далекую вершину Маунт Тейлор, он сказал:

— Когда-то там были наши могилы.