На суше и на море - 1976

В следующую секунду Карл коснулся снега, и его ноги, сами выбрав направление, радостно предались бегу. Еще некоторое время он ощущал над собой деспотическую власть человека и пригибался, и опускал голову, но затем выметнулся из-под этой власти, как из-под падающего дерева, и понял, что свободен.

Выбежавший из дома Николай Иванович успел увидеть метнувшуюся в темь тайги рысь и сказал с укором Володьке:

— Отпустил!.. А ребята?

— Я им объясню… Ну что это?! Тот пропадет, и эта пропадет — нельзя так!

Николай Иванович неожиданно для себя чему-то обрадовался. Чему? Он никак не мог понять. Наверное, тому, что завтра будет вертолет, что прекрасно прошел первый в жизни самостоятельный полевой сезон, что Володька и на будущий год будет работать с ним — как обещал, так и сделает…

— Ну, черт с ней. Пошли спать.

Дядя Вася все еще сидел, свесив с печки ноги, но, когда они вошли, вздохнул по-стариковски, стал укладываться. Бутович еще долго ждал, что он что-нибудь скажет, но дядя Вася… уже храпел.

Наутро Карл вновь наткнулся на следы лося и пустился по ним, аккуратно ступая между отпечатками копыт. До самого вечера он шел полный внимания, торопился, а когда этот первый солнечный денек зимы стал меркнуть, громкий крик над головой заставил его испуганно рыскнуть.

— Карр-лл!

Ну да, это был он, ворон. Черпая тень плавно отделилась от вершины ели, спланировала куда-то вперед, чуть наискосок, будто показывая дорогу.

Об авторе

Кузнецов Олег Александрович. Родился в 1936 году в Москве. Литератор. В соавторстве с И. И. Акимушкиным работал над созданием пятитомника «Мир животных» (издательство «Молодая гвардия», 1971–1975). Автор повестей «Тарбаганьи приключения», «Похождения хитрого Соленопсиса», ряда рассказов, очерков, статей. В нашем ежегоднике выступает второй раз. В настоящее время закончил повесть «Сразу после войны» и работает над новыми рассказами о животных.

Юрий Лексин

МЕРГЕЛЕВЫЙ ДОМ

Из блокнота журналиста

Рис. В. Шевченко

— А ветры здесь сильные?

— Когда как завернет.

— И надолго завертывает?

— Если больше дня тянет, значит, три дня будет дуть… Если в три дня не уложится, — значит, все шесть. Потом девять, двенадцать… Такой уж у нас ветер. Бора его называют.

Из разговора

Жара была невыносимой. Даже море выцвело. Прохладная синева и мягкость его исчезли, и все вокруг покрылось белесой дымкой, в которой царствовал зной.

Уже несколько дней бродил я по берегу от Фальшивого Геленджика до Новороссийска, ждал бору, искал ее и, отчаявшись, разуверился в ее существовании: в том измененном солнечными лучами мире не могло быть места ветру. Легче было представить молнию, упавшую прямо из голубизны неба, чем прохладу ветра. Ночи отличались от раскаленных дней одной лишь темнотой — тяжелой и густой.

И я решил искать воспоминания о ветре.

На геленджикской метеостанции, куда я наконец добрел по берегу моря, работница жаловалась:

— Что случилось? — недоумевала она. — То телефон обрывают, звонят со всего побережья с утра, требуют прогноза, а то вот уже два часа никто… Поумирали там все, что ли?

Разомлевшая, с покрасневшим лицом, она откинулась было на спинку стула, но тут же выпрямилась. От пота платье прилипало к телу, и она невольно повела плечами. Глянула в окно и стала рассуждать о странности человеческой натуры. Вот, мол, жара который день, и молишь, чтобы бора пришла, ну бора не бора, а хоть бы какой-нибудь ветерок, а не дай бог нагрянет и впрямь — не обрадуешься. Вспомнила, как года два назад, когда уже распустились деревья, обрушился вдруг норд-ост и холодом обжег все вокруг. Черные листья повисли на ветках. Только что родившиеся, они даже не скручивались — просто почернели и жестко шуршали в кронах. А к вечеру ветер унес их в море. Утром деревья стояли голыми.

— Как обворованные, — сказала работница метеостанции. — А потом опять набрались силы. — Две весны в тот год, а радости ни от одной… За вторую тоже боялись.

Она умолкла, а я взглянул в окно.

Там все зеленело, но у горизонта, сколько было видно, воздух струился и судорожно вздрагивал. Словно бился чей-то жаркий, лихорадочный пульс. Только чей? Земли? Неба? И что обещало это дрожание?

Раздался звонок.

— Наконец-то! Да. Титарева… Хорошая будет погода… И завтра тоже.

Она стала диктовать сводку: