Давление неустойчиво: то падает, то резко растет. В некоторых районах города произошли обрывы электрических и телефонных проводов. Кое-где с домов сорвало крыши. На гидробазе унесло ветром метеоприборы. Ветер выдавливал стекла в зданиях. Оборванным проводом под током убито две лошади… Повреждены посадки кипарисов…»
Нет, пожалуй, хватит читать эту книгу… В памяти писавшего те дни остались днями разрушений. Но сейчас под окнами станции сияло море. Из его безмятежной синевы выплывали улыбающиеся люди, и им было невдомек, что когда-то здесь ветер выдавливал стекла. Да может, сейчас, сию минуту, где-нибудь в Адриатике свирепствует такой же ветер и только что упали бездыханными две лошади. Или в Провансе ломает деревья другой «родственник» здешней боры — мистраль…
Работница станции, все время наблюдавшая за мной, пока я читал, словно догадавшись, о чем я думаю, тихо спросила:
— Зачем вам это? — Она кивнула на журнал.
Я не знал, что ответить. Когда и зачем можно употребить этот бесконечный перечень повреждений, разрушений и других бед? Может быть, наши мысли совпали? Ведь и она видела лежащее за окном море и мокрых счастливых людей, выходивших из него медленно и радостно, — они шли с блуждающими на губах улыбками. А другие, хохоча, в сверкающих брызгах вбегали в воду.
Попрощавшись, я ушел. На два дня превратился в купальщика, присоединившись к веселой беспечности загоравших на пляже. Но на третий день я без особого удивления обнаружил, что стою неподалеку от «Барбарины». Судно находилось вблизи берега, казалось, что на плаву, но на самом деле днище его лежало на камнях, и все это уже покрасневшее от ржавчины чудо мореходной техники было теперь только памятником безалаберности команды. «Барбарину» выкинуло на скалы, когда экипаж самонадеянно отказался послушаться предупреждения о надвигающейся боре. Поначалу иностранная фирма — владелица «Барбарины» хотела ее забрать, сияв с камней, но вскоре стало понятно, что овчинка не стоит выделки. И теперь изрисованное разными надписями судно — этим занимались мальчишки — было непреложным доказательством, что прогнозам следует верить. Меня же зрелище разбитого корабля заставило опять заинтересоваться столь грозным явлением природы, как бора. Я решил узнать о ней все, что можно.
Журнал, подобный тому, который я листал на метеостанции в Геленджике, мог быть и на станции в Новороссийске. Я отправился туда, и вот журнал у меня в руках.
Развернув журнал, я стал внимательно разыскивать такие факты, которые бы показали бору во всей ее мощи. И довольно быстро я обнаружил следующую запись: «Январь, 1971 год. Стоявший на ремонте теплоход «Варшава» от напора ветра вырвал швартовую пушку из причала».
«Вырвать» швартовую пушку почти невозможно. Она и делается так, чтобы ее невозможно было вырвать.
На станции в Новороссийске я решил заняться арифметикой и подсчитать, например, каков ущерб, нанесенный городу борой в 1969 году. Я выписал цифры, но складывать их не стал. Не потому, что сумма вышла бы значительной. Дело в том, что сведения оказались неполными: после января убытки подсчитывались потом только в октябре. Работница станции сказала, что не учтены еще три-четыре боры. И она тоже смотрела на меня все с тем же молчаливым вопросом: «Зачем вам это?» Однако я уже мог ответить на него: «Хочу знать, почему горожане не бегут отсюда сломя голову».
Я с головой окунулся в историю (тут же, на станции, нашлись нужные книжки), чтобы узнать, всегда ли норд-ост досаждал городу и, главное, когда он возникает.
Постройка города началась в 1838 году, первый цементный завод пустили в 1881. Подчеркивалось, что город строился при впадении реки Цемес в море, а Цемесская бухта на редкость удобна и не замерзает. Фотографии же, казалось, противоречили этому: обледеневший пароход «Игорь» напоминал сплошную гигантскую сосульку с торчавшей из нее иглой мачты — 1899 год; дом, вернее, гора льда, бесформенная и безобразная, — 1911 год; пароход с ледяными гирляндами снастей — 1927 год. Потом фотографии 1954, 1965, 1969 годов… А вот некоторые описания: «Вода в бухте как бы кипит, брызги взлетают высоко, создавая «туман» над рейдом. В городе движение прекращается. Мелкие камни поднимаются ветром и грозят увечьем прохожим, здания колеблются, крыши срываются ветром страшной силы.
Особенно ужасна бора зимой. Температура сильно падает. Водяные брызги, поднимаемые ветром, сразу же замерзают, а суда, находящиеся в бухте, так покрываются льдом, что могут затонуть… В декабре 1899 года здания набережной были покрыты снегом и льдом до двух метров толщиной, на набережной образовался слой льда до трех метров высотой, фонарные столбы превратились в ледяные монументы. Бора сорвала много крыш и труб, разметала киоски на базаре, порвала провода, вырвала телеграфные столбы. Она потрепала суда, находившиеся в бухте; одно из них прибила к пристани, другие опрокинула вверх дном, третье посадила на мель, четвертое, покрыв льдом, изуродовала. На железной дороге она опрокинула груженые вагоны…»