На суше и на море - 1976

— Нет, двадцать семь градусов. Мы ведь у моря. У вас, значит, жарче. Сколько? Градуса на три-четыре.

Она положила трубку, но тут же подняла ее. Теперь уж сама стала звонить в Новороссийск.

— Как там синоптическая обстановка? — спросила она. — Хоть бы норд-остик какой… Не ждать?

Я старался по ее лицу уловить ответ, но ничего не прочел на нем.

Значит, не я один ждал этого ветра. Но твердо зная, что этот безумный ветер существует, сейчас, как и другие, не верил в его существование. Однако он все же был. Сидя на станции и обливаясь потом, я читал о том, чего не видел.

Ученическим почерком в журнале «Чрезвычайных явлений» (есть и такой рабочий журнал на метеостанции!) кто-то описал все, чему был свидетелем. И этот контраст детского почерка и случившегося на побережье, а потом попавшего в журнал рождал не то чтобы страх — все уже миновало — скорее опасливую неприязнь к сумасшествию природы. Хотелось отстраниться от желтой бумаги журнала, подняться и уйти, даже не взглянув более на него. Но тут же возникало желание читать дальше и дальше, и казалось, что здесь как в романе: напряжение не исчезнет, а будет все нарастать, нарастать, а потом… Что может быть потом?

«9 февраля в 16 часов 05 минут, — писал наблюдатель, — через территорию Южной базы, находящейся между Тонким мысом и домом отдыха «Солнце», прошел смерч диаметром до 30–40 метров. Двигался в направлении с юго-запада на северо-восток».

Мне сразу понравились лаконичность и точность этого описания, свидетельствующие, что наблюдатель видел смерч собственными глазами. Он писал просто, и иногда — неожиданно для него самого — высекались образы, как искры.

«Перед смерчем резко ухудшилась погода: небо затянуло черными облаками, ударил гром, засверкала молния, пошел сильный град и крупа, поднялся ураганный ветер. Видимость сократилась до 100–200 метров. Смерч вышел в бухту и там погасился».

«Погасился», — повторилось во мне. Я быстро перевернул страницу… Продолжения не было.

Это писал человек, для которого важны были только факты, и он перечислил их. Какое ему было дело до того, что поразило бы все в летящем «жгуте» смерча подчинено строгой целесообразности, что воздух в нем, поднимаясь, вращается против часовой стрелки и что ночью смерч светится и огонь этот голубой. Однажды зафиксированное уже не трогало наблюдателя.

Смерч мог поднять корабль в воздух и бросить его в сторону на несколько сот метров. Но ведь всего этого наблюдатель не видел.

Уже не отрываясь, я читал дальше:

«15 мая после ливневого дождя с грозой постепенно начал усиливаться северо-восточный ветер. Порывы — до 40 метров в секунду.

В 2 часа 55 минут 16 мая усилился до 28 метров и дул с такой силой до 10 часов.

В санатории «Солнце» сорвало крышу с одного здания. Пострадал подросток семнадцати лет, лежит в больнице. В селе Дивно-морском убило бревном трех летнего ребенка».

Скверный был ветер. Жестокость его, похоже, не знала границ. Да и могут ли быть границы у жестокости? «Небо и земля но обладают человеколюбием и относятся ко всем существам как к травам и тварям», — отметил с холодной проницательностью древнекитайский философ Лао-цзы.

Я попытался было представить себе человека, именовавшегося просто и строго — наблюдателем. Из года в год ему вменено в обязанности заносить в книгу свидетельства этой жестокости. Больше того, ему приходилось искать их: звонить, узнавать, расспрашивать…

Через несколько страниц на пожелтевшей бумаге опять возник смерч.

«4 августа. Со слов гидрометнаблюдателя Кисляковой.

В 6 часов 15 минут во время отдаленной грозы — в море, на юге, — вдруг образовался смерч.

Сначала я увидела один столб, слегка изогнутый, довольно прозрачный. Затем, через минуту, образовался второй. Вода быстро забурлила и стала подниматься. Через две минуты первый столб оторвался от воды и поднялся к облаку. Второй двигался так же быстро следом за первым и еще был виден, когда в море, на юго-западе, образовался третий вихрь воды и стал быстро приближаться к берегу; за минуту он подошел к берегу на расстояние 8—10 метров и повернул вдоль него на восток.

Вода в смерче просвечивала насквозь, и было очень хорошо видно, как она крутится и поднимается. Пройдя от будки волномера до бойни, вода третьего смерча стала оседать в море и спала. В это время второй столб оторвался от моря и подтянулся к облаку.

В 6 часов 20 минут все кончилось. Облако, в котором скрылись оба первых столба смерча, направилось на северо-восток».

Она была поэтом, эта Кислякова. Благодаря ей я видел, как над морем возникали столбы смерчей и уходили с облаками на северо-восток, чтобы вернуться борой. Журнал был бесконечным перечнем безумств природы, — большой толстый журнал, который до меня мало кто листал… Почти наугад я еще раз открыл его и узнал, что произошло 22 марта.

«Утром началось усиление ветра… Порывы свыше 40 метров в секунду. Такой сильнейший ветер дул день и всю ночь с 22 на 23 марта, и к утру началось ослабление.