На суше и на море - 1977

Именно это и хотел услышать Закарбаал. Должно быть, он знал от своих агентов, что египтянин действительно имел при себе только каких-то тридцать дебенов серебра. Теперь же ему за товар дадут любую цену, которую он назначит. Секретарь был немедленно отправлен в Египет, и Закарбаал, положив в свой ларец в качестве аванса большую часть денег, которые Унуамон «позаимствовал» у племени тжекер, разрешил погрузить на корабль дерево для некоторых весьма важных частей барки: киля, ахтерштевня, форштевня и других. Несубанебдед и Танетамон поступили так, как и говорил египтянин: через сорок восемь дней секретарь возвратился на корабле, груженном товарами, даже простое перечисление которых производило весьма сильное впечатление: 4 кувшина и 1 чаша золота, 5 кувшинов серебра, 10 одежд из королевского полотна, 10 кусков прочного южноегипетского полотна, 500 свитков папируса, 500 шкур, 500 мотков веревки, 20 мешков чечевицы, 30 корзин рыбы.

Секретарь привез также вещи лично для Унуамона, в том числе одежду. (Возможно, последний крайне нуждался в ней, так как не предполагал ранее, что будет отсутствовать более полугода.) «Царь был очень рад, — отметил Унуамон, — и выделил триста человек и триста быков для заготовки стволов». Через восемь месяцев после отплытия Унуамона от родных берегов штабеля кедровых стволов лежали на берегу, готовые к погрузке. Но даже и тогда Закарбаал не мог отказать себе в последней шутке. «Знаешь, — сказал он Унуамону, — ты в лучшем положении, чем посланцы фараона Хаму сета. Мои предки держали их здесь семнадцать лет, и они умерли здесь… Эй ты, — обратился царь к слуге, — покажи ему могилы!» Это было уже слишком. «Нет, — взмолился измученный Унуамон, — пожалуйста, я не хочу видеть это». Видимо, чтобы собраться с духом, египтянин пустился в длительные разглагольствования о том, как будет горд Закарбаал заключить сделку с самим Амоном и его помощниками, божественным и земным (священным изображением бога и самим Унуамоном), и надо бы увековечить ее, воздвигнув монумент из камня, на котором высечь всю эту историю. «Вот и прекрасно», — согласился Закарбаал. Но судьбе не было угодно, чтобы дела Унуамона шли гладко. Именно теперь, когда все, казалось бы, устроилось наилучшим образом — стволы были на берегу, царю была уплачена часть денег в счет общего платежа, обе стороны договорились, что остаток будет выплачен позднее, и Унуамон уже собирался отдать распоряжение начать погрузку, неожиданно в гавани появилось одиннадцать судов и во дворце получили такое послание: «Арестуйте Унуамона и задержите корабль, не отпускайте его в Египет». Если бы эта история происходила не за шесть веков до возникновения греческого театра, можно бы подумать, что это типичная греческая трагедия, в которой судьба неотвратимо обрушивается на человека как раз в тот момент, когда он близок к счастью, чтобы осуществить возмездие за содеянное когда-то зло. На судах приплыли пираты племени тжекер, чтобы совершить правосудие и получить свои тридцать дебен серебра, захваченные у них почти год назад. Унуамон, который только что беззаботно рассуждал о монументе, где будет высечено его имя, не выдержал — сел на берегу и заплакал. Очевидно, он так горько причитал, что царь послал секретаря выяснить, в чем дело. «Сколько еще мне быть здесь? — заливался слезами Унуамон, указывая на корабли. — Разве не видишь, что они идут, чтобы арестовать меня?» Унуамон дошел до такого отчаяния, что Закарбаал забеспокоился. В конце концов заказчик заслуживал некоторого уважения. Он послал Унуамону барана, два кувшина вина и египетскую танцовщицу, по имени Танетнот.

Будем считать, что Унуамон с удовольствием отведал мяса и вина и несколько рассеялся в обществе Танетнот, хотя наступающий день не сулил ему радости. Закарбаал не хотел терять заказчика, особенно потому, что за ним еще имелся должок, и в то же время нельзя было обострять отношения с опасными соседями. Его решение свидетельствует об искусстве, которое он проявлял и раньше, — идти на чрезвычайно любопытные компромиссы. «Я не могу арестовать посланца бога Амона на территории моей страны, — сказал он представителям племени тжекер, — но давайте я выпровожу его, а вы его догоните». Другими словами, царь собирался выполнить свои обязательства перед Унуамоном и не выдать его пиратам. Однако ему надо было ухитриться не обидеть и последних. Он дал возможность кораблю египтянина выйти в море несколько раньше пиратских, чтобы предоставить сомнительный шанс уйти от погони.

Значительная часть папируса настолько повреждена, что читать его почти невозможно. «Закарбаал погрузил меня на судно, — пишет Унуамон, — и отправил. Ветер донес нас до земли Алазия[6]».