На суше и на море - 1977

Лишь на четвертый выход (без ружья, конечно) повезло: Лютня налетела на зайца, залилась «по зрячему»[11]. Гобой подвалил, закипел гон в два голоса. Нилов и бегавший за ним Веня перевидели[12] на поляне беляка и через минуту гончих, мчавшихся следом. Оба очень обрадовались, только недолгой была радость. Наступал горячий, засушливый день — гнать стало невозможно. Август-то пришел не легче жаркого и бедного дождями июля. Нилов подловил зарьявших[13] собак и повел на реку купаться… Над головами охотников пролетел вертолет лесопатрульной авиации. Веня, подлинный сын тайги, тяжело вздохнул:

— Ох, не зря летают! Лес где-то горит. Вишь, как опять засинело!

После этой удачи Нилов не раз ходил с гончими по утренней зоревой прохладе, но, как они ни старались, найти зайца не удавалось… Задумал он побывать за рекой, на левом берегу. А вдруг там есть беляки? Вышло так, что отправился уже после обеда, в четвертом часу. День выдался облачный, не очень жаркий. Даже Ксения Вениаминовна размечталась о дожде: пусть бы картошку полил, и на капусту не таскать воду с реки! Напрасные надежды!

Веня на осиновке перевез Нилова с собаками, а сам вернулся: дома дела много… На том берегу вдоль реки шли пожни, по краям покосов рос тальник и березнячок. А позади возвышался ельник.

Нилов пустил гончих с пожни, и чуть не сразу, метрах в полутораста впереди, загремели голоса собак — на месте, как на чужого… Лось! Нилов побежал — отозвать!.. Вот уж близко… Стал подходить осторожнее, и сквозь нечастый березняк увидел быка с небольшими рогами… И рванулся азартный, заливистый гон! Лось заметил человека, помчался. Вот и слушай теперь, как бахает Гобоев баритон, как переливается из одного тона в другой «фигурный» голос Лютни. Нилов кричал, отманивая, трубил в рог, да куда там!.. Гон удалился и, став еле слышным, повернул на северо-восток от Шаренги… Грохот летевшего вертолета заглушил дальний лай, и Нилов потерял гон. Бросился искать, часа два бился…

И побрел он домой… А где дом? На западе. Шаренга-то течет с севера на юг. Значит идти на закат. А заря уже разлилась по небу и подожгла еловые вершины малиновым огнем. Больше часа шел. Угасла заря, засияли звезды… И вдруг недалеко грянули выстрелы! Один, другой! А через минуту еще один!..

Тут Нилов вышел к реке. На том берегу закукарекали петухи… Да это же хутор Кужма!

— Перевези! Лодку дай! — Нилов кричал, пока не отозвался бас.

— Ты, что ль, Василь Палыч? Еду! — Это был голос Тихменева. Прошумела по песку лодка, плеснули весла.

— Где ты? — гудел Лаврентьич.

И как же расхваливал он гончих, пока перевозил!

— Ну и собачки твои! Чуть не в хутор вогнали! Лосишко переплыл, целил сквозь бредняк скочить, а твои ревут, не дают! Мы с Ванькой давно уж слышали, как они гнали, пели. Ну, думали мы, замучит их бычишко. Надо выручать! Похватали ружья да на берег! А тьма — лешак понеси! Куды стрелить, не поймешь. Лось-от стал на берег выгребаться. Ванька не стерпел — из обоих стволов — тресь! тресь! Ну и я грымнул. А лосишко-то сквозь бредняк напролом! Собаки — язви их! — того и гляди, рогатого за пяты хватят. Но тоже с умом! Близко-то, близко, а евонной ноги берегутся! — гудел Дмитрий Лаврентьевич, и вдруг: — Продай нам с Ванькой собак! Что хошь отдадим, никаких денег не пощадим. А ты себе в Москве еще лучше сыщешь!

«Вот прохвосты! — подумал Нилов. — Для браконьерства собак отдать!» И твердо сказал:

— Что только выдумал, Лаврентьевич! Других таких и в Москве не найти! А главное, эти от моей Сороки — родные, доморощенные!

На берегу ждал Иван Ястребков. И привязались в два голоса: «Продай! Продай!»

И чем отбился Нилов:

— А была бы у вас заветная собака — продали бы?

— Что ты, Палыч! И не подходи с таким делом!

— Эх-ма! — решился Нилов. — У Лютни зимой щенки будут. Пришлю вам пару.

Иван отнесся к предложению без веры: «Уедешь, мол, ищи ветра в поле». А Тихменев почесал затылок, глаз сощурил да и загнул:

— Хорош посул — слова нет. Да ведь не зря сказано: Сулиха-Маниха Недахе сестра. Друг! Не сули! Продай этих самых, а не предбудущих. Что уродится? Может, тоже Недахины дети?

3

Начальник экспедиции подседлал свою Метель, перебрался бродом на левый берег и поехал вдоль Шаренги вверх к инженеру-сплавщику Ивану Ивановичу Ригардту. Проезжая мимо Кужмы, Нилов поздоровался через речку с дедом Тихменевым. Тот смолил лодку на отмели.

— Здравствуй, Василь Павлыч, — отвечал дед. — На верх правишься?

— Да. У Ивана Ивановича давно не был…

— Небось, ночуешь? Дак я там сена стожок поставил. На ночь возьми лошадке сенца, а то из-под ноги ей взять нечего — пожня гола, иссохла.

— Спасибо, Лаврентьевич! Возьму охапочку.