На суше и на море - 1977

Ранним мартовским утром мы едем сюда из города на празднество. Автобусы один за другим подходят к заводской площади. Черная глыба магнетита отражается в воде бассейна, которая кажется неправдоподобно синей: дно и стенки бассейна окрасили натуральным индиго.

Рядом с руководителем группы проектировщиков Васильевым я замечаю главного инженера строительства, совсем недавно приехавшего сюда. Он невысок, худощав, темноволос; небольшие залысины надо лбом не старят его. Это Михаил Илларионович Запорожец.

Разговор, естественно, идет о главном событии дня — торжественной закладке завода.

— Между прочим, говорят, будто бы, когда подписывали соглашение об экономической помощи Ирану, тоже, как и сегодня, было тринадцатое число, — с улыбкой сообщает Васильев. — Персы спрашивают: «Вас не смущает, что на столь ответственном документе будет стоять цифра тринадцать» — «Нет, отвечают им, не смущает. А вас?» — «Да по (мусульманскому календарю, говорят они, сегодня совсем другое число — двадцать четвертое фарвардина». — «Ну, значит, все в порядке», — засмеялись наши…

_{Дети у изваяния льва с человеческой головой в пасти}

_{Торжественная закладка первой доменной печи в Иране}

_{Женщины племени кашкаев в праздничных нарядах}

Около десяти часов, когда иранские изыскатели, строители, чернорабочие вместе с советскими специалистами и гостями из Исфагана и Тегерана заполнили площадь у монумента, из-за хребта Гав-Писе показался вертолет, за ним еще несколько. Это прибыли шах Ирана с шахиней, премьер-министр, высшие правительственные чины.

Пока закладывали мемориальную доску в основание монумента и произносили торжественные речи, колонна красных самосвалов «ЗИЛ» загрузилась только что приготовленным бетонным раствором и медленно направилась к котловану домны. Заработал кран, двинулись по наклонному спуску самосвалы, и первые порции бетона легли на дно котлована. С сооруженной на краю котлована трибуны шах и шахиня бросили в бетон по горсти золотых монет. Радостно, празднично закладывалась первая домна Ирана. Это был день, о котором в стране, не имевшей своего металла, мечтали десятки лет.

Поездка в Шираз

Подошел ноуруз — Новый год по мусульманскому летосчислению. В столовой у нас появился особый столик, на который, по старинному обычаю, персы положили коран, зеркало и семь предметов, названия которых начинались на счастливую, как принято считать, букву «с»: сиб (яблоко), секе (монета), сир (чеснок)… Люди к празднику одевались во все новое, хотя бы одежда эта была самой простой и дешевой. В новогодний вечер, 21 марта, на улицах раздавался немолкнущий гомон; знакомые, встречаясь, громко приветствовали друг друга, целовались.

Наутро машины состоятельных людей одна за другой потянулись к окраинам. В «мерседесах», «импалах», «шевроле» виднелись женские фигуры в чадрах, головы ребятишек. Автобусы были переполнены. Смеющиеся парни и подростки, человек двенадцать, каким-то образом — кто сидя, а кто стоя — взгромоздились на мотоцикл с коляской. В эту праздничную неделю все, кто мог, спешили выбраться на природу.

Советским изыскателям иранская металлургическая компания предоставила возможность съездить в Шираз. Собирались мы недолго, и к тому времени, когда солнце поднялось к зениту, спидометр автобуса отсчитывал уже третью сотню километров.

Голые островерхие хребты Загроса теснили дорогу, и она ужом проскальзывала меж крутых известковых скал. Иногда она торопливо вбегала в неширокие долины, где зеленели всходы пшеницы и лепились друг к другу глинобитные домики. День угас, а мы все ехали и ехали, и, сопровождая нас, карабкалась на кручи луна. Только поздно вечером горы наконец расступились и впереди засверкали огни Шираза.

В утреннюю пору город в зеленой просторной долине был тих и весь озарен солнцем, встающим из-за горного хребта. В чистом воздухе обрисовывались мельчайшие складки гор. Городские кварталы утопали в густой листве, однако воды нигде не было видно, и даже русло здешней речушки блестело сухим песком.

Мы с Лицитом вспомнили, что о безводье Шираза слышали еще от шофера Саджеди, возвращаясь однажды со строительной площадки завода в Исфаган.

— Исфаган аб лазым нист, — сказал Саджеди, показывая рукой на разлившуюся реку. И многозначительно добавил: — Шираз аб лазым, Тегеран аб лазым…

Мы уже знали, что «аб лазым» означает «вода нужна», «нист» — «не нужна».

Но и в Ширазе вода была, и скоро мы увидели ее у мавзолея Саади. Высокий мраморный павильон с голубым мозаичным куполом, воздвигнутый над гробницей поэта, стоял на краю города в распадке между холмами. Склоны их алели диким маком. На мраморных досках над саркофагом древней вязью были начертаны строки из диванов и поэм Саади, ставшие афоризмами. Мы увидели лестницу, которая привела нас в прохладу и полутьму. Подземный канал, проложенный от подножия гор, здесь расширялся, образуя небольшой бассейн. Свет, проникавший сверху, озарял стаи рыб в бегущей прозрачной воде.