На суше и на море - 1977

Не пришлось мне видеть следов медведя-шатуна в Сибири, но начало зимы 1972 года в Карелии помню до сих пор. Не было в тот год в лесу ягоды, и не лег медведь с осени в берлогу. Видели тогда этих зверей на дорогах, заходили они и в поселки, но не ломились в двери домов, а рыскали больше около мусорных куч.

Не чета сибирский медведь своему младшему брату, поселившемуся в Карелии: приведется ему стать шатуном, жди от него беды. И читаем мы страшные рассказы о медвежьих нашествиях. А станешь проверять, и окажется, что автор такого рассказа сам ничего не видел, людей от медведя не отбивал да и знаком с этим зверем только по зоопарку… Вспоминал я тут всегда слова Александра Александровича Черкасова, известного натуралиста, который жил и охотился в Забайкалье еще в прошлом веке, когда поменьше в тайге было горе-охотников: «Про медведя рассказывают столько анекдотов и небылиц, что, право, после с трудом веришь истине…»

Вот почему и постарался я забыть все рассказы о медведях, поселившихся за Уральским хребтом, пока сам не увижу этих зверей…

Весной, лишь стала падать в горных реках большая вода и дороги в горы стали полегче, отправился на Алтай к Тигирекскому хребту. Поселился на берегу горной речки в деревушке у самых гор. Да и деревушкой-то нельзя было назвать это тихое поселение: стояло на берегу реки всего пять домиков и сразу за ними начинался подъем в гору.

Никакой дороги от деревушки к вершинам хребта не было, все склоны заросли пихтой и непролазным кустарником, где с весны до середины лета кишели таежные клещи. Клещей приходилось все время стряхивать с куртки, с брюк, а после каждой вылазки в горы раздеваться догола и осматривать собственное тело, удаляя впившихся кровососов.

Но стоило пробиться через кусты и пихтач вверх, путника встречала высокая, в рост человека, густая трава горных лугов. Перед самыми лугами обычно тянулись заросли красной смородины, или, как здесь ее называют, кислицы. Около этой смородины-кислицы в ягодный сезон среди густой травы вдоль и поперек были нахожены глубокие медвежьи тропы-дороги. Они шли сюда сверху из кедрачей, и по такой звериной тропе, как по узкому коридору, можно подняться по горному лугу еще выше, к низкорослым кривым березкам и кряжистым, витым от ветра горным кедрам.

Спускаться приходилось тоже по медвежьим тропам. Иногда попадались такие, что вели с гор далеко вниз, к речкам, к ручьям. Найти именно такую тропу казалось мне большой удачей: тогда не надо продираться через кусты с полчищами клещей.

Мои первые разведки-походы были успешными: я находил много медвежьих следов, больших и поменьше, видел издали зверей и уже мог, хотя и приблизительно, составить какое-то представление об их жизни в горах…

Весной медведи обычно жили высоко вверху и кормились на горных лугах. Вниз в это время звери спускались редко. Когда поспевала красная смородина — а первые спелые ягоды появлялись внизу, около рек, — медведи чаще спускались с гор и чаще попадались на глаза людям. Потом ягода созревала и выше, в горах, и звери откочевывали туда. К осени, когда выпадал урожай на кедровые орехи, медведи собирались в кедрачах. Кедр рос высоко, почти у самых вершин, у границы снегов. С началом крепких морозов медведи не спеша начинали уходить от зимы к долинам, и где-то здесь, в предгорьях, устраивал, видимо, алтайский мишка свою берлогу. Так и жил бы этот зверь из года в год, подчиняясь только законам природы, если бы внизу, у рек, не было людей, скота и пасек…

В деревушке, где я поселился, каждый хозяин держал и крупный и мелкий рогатый скот. Причем его никто не пас, и все многочисленные овцы, телята, коровы, быки, лошади бродили по ближним и дальним пастбищам без всякого надзора. Если коровы и лошади редко забирались в горы, то овцы не упускали случая заглянуть на горные тропы и порой пропадали где-то по нескольку дней. Тут и выпадал алтайскому медведю случай поохотиться за какой-нибудь глупой овцой. Искушение было столь велико, что медведь забывал порой все и всякие «договорные» отношения с людьми.

О своих собственных овцах местные хозяева, как мне казалось, заботились не столь ревностно, как о совхозных телушках на лесных пастбищах Архангельской области знакомые мне пастухи. Если овцы не появлялись несколько дней, жители нашей деревушки отправлялись на поиски заблудшей отары. Тут-то и выяснялось, что не хватает одной или двух овец, а то и барана. Бывало и так, что пропавшая было скотина потом отыскивалась… Но, не дожидаясь конца розысков, все начинали в один голос заявлять, что овец порешил медведь и что этого разбойника надо срочно унять.

Пожалуй, предполагаемого разбойника можно было унять и без лишнего шума, но предварительный шум как условие коллективной охоты на медведя был необходим и вот почему…