На суше и на море - 1977

Петля тоже орудие запрещенное, варварское. Младший Бочкарь это знал и по весне, когда шла ревизия пасек высшим начальством, петли выставлять не торопился. Потом начальство уезжало, пчелы принимались за работу, и почти тут же в гости заглядывали новые «ревизоры». Сначала медведи появлялись около пасеки осторожно, опасливо и сразу к ульям подходили редко, будто вели разведку перед генеральным наступлением. Здесь бы и попугать их, предупредить. Так нет, хозяин пасеки будто ничего не замечал.

Звери, прознав, что пчелы гудят, а значит, мед уже есть, вслед за разведкой устраивали первый налет. И он заканчивался удачно.

Пасека теряла ульи, медведи нарушали пчелиные семьи, а человек по-прежнему не заявлял о себе. И тогда, окончательно осмелев, звери шли к ульям напрямую по известным уже тропам. И тут-то на пути к меду встречали медведей тайные петли. Петля душила зверя, он катался по земле, рвался, рычал, хрипел, а под конец только стонал полу задушенный. Здесь обычно и являлся хозяин пасеки и приканчивал зверя выстрелом в упор…

Не привелось мне видеть медведя, попавшегося в петлю, не слышал я, к счастью, его рева-стона. А услышал бы, так, наверное, заставил бы провинившегося человека освобождать зверя из петли.

Вот тут-то, когда все перечисленные медвежьи «тайны» стали мне известны, когда я точно знал, откуда у старика Бочкаря шрам на щеке и как «охраняет» свою пасеку младший Бочкарь, пришел ко мне пчеловод Роман, человек тихий и скромный, и попросил помочь — к нему на пасеку повадился медведь…

Первая ночь на пасеке

С Романом я познакомился чуть ли не в день приезда на Алтай. Жил Роман километрах в десяти от нашей деревушки, а здесь, неподалеку, сразу за речкой, стояла лесхозовская пасека, большая, богатая, которая и была доверена в том году Роману и его жене Катерине.

Был я на этой пасеке, слышал рассказы пчеловода о медведях. Показал мне Роман и свежие следы хозяина Алтайских гор. Это были большие, глубокие следы, уверенного в своей силе самца. Медведь уже несколько дней бродил возле пасеки и, казалось, ждал, когда пчеловод зазевается, чтобы утащить улей и всласть наесться раннелетнего меда.

Удобного случая зверю пришлось ждать недолго. Как-то пчеловод отлучился на ночь, а наутро, вернувшись на пасеку, обнаружил следы непрошеного гостя. Недалеко от избушки пчеловода один улей был перевернут, крышка улья, снятая зверем, лежала в стороне, рамки с медом вытряхнуты, и мед съеден вместе с сотами.

Уже одних этих следов было вполне достаточно, чтобы догадаться, кто хозяйничал на пасеке, но для пущей убедительности мишка оставил около самой избушки и другие следы, по которым натуралист всегда точно определит и возраст, и вес зверя, узнает, чем тот питается. А если узнать, чем питается зверь, то совсем нетрудно догадаться, где именно он бродит, разыскивая пищу…

По медвежьему помету я и установил, что кормится зверь красной смородиной. Лето стояло сухое, внизу вся ягода сгорела и попадалась только высоко в горах, у самых плешин снега. Выходило, что медведь держался в горах, собирал кислицу, а в долину к пасеке спускался как на охоту, которую долго и старательно готовил.

Помет, оставленный медведем на пасеке, не только помог установить пути-дороги зверя, но и послужил для местных шутников поводом посмеяться над Романом. Шутка за шуткой — и узнал я, что ходит за Романом слава, которую не дай бог заслужить пчеловоду…

Четыре года назад принял он пасеку, но не эту, а другую. И тут же повадился к нему медведь. Зверь ходил четыре года подряд и разгромил почти все ульи. Когда медведь-грабитель стал хозяйничать на пасеке, будто у себя дома, подстеречь зверя брались разные приезжие охотники. Но мишка, поднаторевший в разбое и хорошо узнавший людей, надувал всех стрелков.

Ждали зверя тихо, не курили, не шевелились, но он угадывал всякий раз, что его ждут, и терпеливо дожидался неподалеку, когда охотники, отчаявшись, уйдут с пасеки. Словом, эта долгая и упорная война между медведем и людьми окончилась в пользу зверя. Людям пришлось сдаться и увезти подальше оставшиеся ульи. А Роману пришлось не сладко.

Скормить пасеку медведю — позор для пчеловода. И вдвойне позорно, когда зверь хозяином бродит около избушки да еще оставляет у самого крыльца «визитную карточку». Видимо опасаясь нового позорища, и пришел ко мне Роман, как только медведь разгромил улей на новой пасеке.

Пчеловод рассказал о случившемся утром, и я пообещал, что наведаюсь к нему. Вечером, прихватив ружье, десяток патронов шестнадцатого калибра с пулями, охотничий нож и собаку лайку, отправился я на пасеку.

Пошел не по дороге, а по тропе вдоль удивительно чистой и холодной даже в самые жаркие времена речки Чернушки. Выйдя из поселка, спустил с поводка собаку и слушал по дороге голос горной реки.

Не сразу привык я к тому, что здесь, на Алтае, возле быстрых и шумных речек никакие лесные шорохи и другие звуки разобрать не удается: мешает говорливый поток. И только в стороне от реки лес настораживается, стихает, и слышишь его уже отчетливо, как архангельскую тайгу.