На суше и на море - 1978

Столица Аракана, Ситуэ, — небольшой приморский городок, добрую половину населения которого составляют рыбаки. Море здесь видно отовсюду. Рыбный базар весьма оживлен. Рыбаки прямо с лодок сгружают добычу, вокруг которой тут же начинают суетиться перекупщики. Здесь можно приобрести акулью голову для бульона, но голова эта таких размеров, что не уместится на столе, а печень той же акулы можно мерить шагами. Креветки, крабы, черепахи, странная рыба налей-со с мощными птичьими крыльями и жалким крысиным хвостом. Сушеной и вяленой рыбой завешены целые мили торговых рядов. Пляжи Ситуэ — черно-серые от ила, который выносит в море река Каледан. Во время отлива сотни мальчишек бродят по рыхлому обнажившемуся дну и выкапывают из него всяческую живность.

Хозяева пригласили нас на кокосовую плантацию неподалеку от города. Пальмы там стоят ровными рядами до самого берега моря, меж их стволов гуляет соленый ветер, листья жестко шуршат, и вся роща наполнена бледно-зеленым светом. Мальчишки ловко взбирались до самых крон и сбрасывали свежие орехи. Моряки растолковали нам, что настоящий деликатес — это не мякоть и не молоко ореха по отдельности, а сладкая молочная жижа внутри не совсем дозревшего кокоса. Ее можно выскребать из скорлупы ложками и есть, как манную кашу.

Хозяева наши оказались настолько предусмотрительными, что загодя сняли для нас прелестное двухэтажное бунгало в курорном городке Напали. Собственно, купаться можно было и в Ситуэ, но возле Напали нет крупных рек, и морские пляжи там исключительно чистые. Только здесь мы поняли, что такое Бенгальский залив. Теплая тяжелая ярко-зеленая вода без малейшего колыхания начинает тянуть в сторону океана, когда зайдешь в нее по грудь. Это немного пугает: чувствуешь, какая сила у чудовищной массы воды, именуемой океаном. Во время прилива передняя полоса вспенившейся, смешанной с песком воды кишит мелкими крабиками и прочей живностью.

Напали — благоустроенное место: неподалеку от нашего бунгало, за дачей президента У Не Вина, рассыпаны коттеджи гостиницы «Стрэнд», там же и ресторан, вполне европейский. Его мы не посещали. Отставной унтер-офицер, старательный повар, готовил для нас приморские яства типа супа из акульих плавников, кари из моллюсков и салата из холодных улиток в уксусе. Наш коллега бирманец увлеченно закупал у проходивших по пляжу рыбаков самые неожиданные продукты. Так, однажды с помощью унтер-офицера он втащил в холл огромную наглухо закрытую раковину. «Вот, — сказал он, отдуваясь, — это на ленч». Моллюск был несомненно живой: в раковине слышались вулканические бульканья и шумы. Через полчаса моллюск начал изнемогать от жажды и приоткрыл створки, внутри виднелось что-то вроде тяжко дышащего говяжьего филе. Я потрогал чудище расческой — и створки с непостижимой быстротой захлопнулись, а расческа осталась торчать, и никакими силами ее нельзя было вырвать. Коллега разъяснил мне, что именно такие раковины служат причиной гибели многих ныряльщиков. Представьте, что случится, если в раскрытые створки попадет нога человека. Когда моллюск окончательно раскрылся, унтер-офицер погрузил его в чан с кипящей водой, и на ленч у нас было прекрасное кари из нежного, чуть отдающего тиной мяса.

Несколько раз мы ездили на рыбалку мили за четыре от берега. Наживкой служили кусочки летучих рыб. Попалось восемь барракуд почти метровой длины, и шум стоял над морем неимоверный, когда мы, вопя от восторга, затаскивали их в лодки. Барракуды, зубастые морские щуки, пришли целым косяком, и местные рыбаки, забыв о том, что они обслуживают приезжих дилетантов, отобрали у нас удочки и принялись за ловлю всерьез. Клев был отличный, и когда барракуды ушли (они, видимо, были люто голодны, одну небольшую мы вытащили с откушенным только что хвостом), нам снова стали попадаться «дилетантские» рыбы — красные с голубыми пятнами, розовые в полоску — невозможно было угадать, что через минуту вытащишь. Рыбаки в ветхих юбках, зеленых шляпчонках, с зелеными сигарами во рту пересчитывали пойманных рыб и делили улов на равные кучки. Попался и морской черт, зелено-бронзовый, в длинных иглах и разноцветных перьях, мы с большим трудом определили, где у него хвост и где голова. Океан вел себя безупречно: блестел, переливался, синел и зеленел, подергивался холодноватой рябью (декабрь как-никак) и около шести вечера начал всасывать в себя огромное раскаленное солнце.

Нам много рассказывали об ужасах океанических вод: о водяных желтобрюхих змеях, от укуса которых человек становится багрово-серым и через несколько часов погибает, о медузах со стрекалами, от ожога которых смерть наступает через десять минут, о прибрежных акулах, особенно опасных по вечерам в декабре, о безобидных на вид конических ракушках, в которых сидит ядовитый моллюск. Ничего этого мы не видели. Канадец из соседнего бунгало, увлекавшийся подводной охотой, заплыл в самый центр бухты и подвергся, правда, нападению барракуд, которые слегка поцарапали ему пятки, но это было единственное приключение.

В Теннасериме