На суше и на море - 1978

Однако Напали и Ситуэ — это «цивилизованное» взморье, а вам, наверно, захочется посмотреть, на дикий, первобытный, не затоптанный туристами берег тропического океана. В этом смысле лучшего места, чем побережье Андаманского моря, не найти. Андаманское море омывает берега Теннасерима — южного окончания Бирмы. Туристы редко заглядывают в эти места. Там нет ни отелей, ни ресторанов. Да и добиться разрешения на поездку туда довольно сложно. Пляжи здесь тянутся на сотни километров, но единственное место, куда вам, может быть, разрешат поехать, — это Маунмаган, небольшое селение на побережье в нескольких милях от провинциального центра Тавоя. Вдоль берега в тени пальм и магнолий стоят тринадцать бунгало, построенных еще англичанами, которые умели выбирать места для отдыха. Сейчас эти бунгало пустуют, лишь раз в неделю, с субботы на воскресенье, тавойская знать приезжает сюда, чтобы вдали от полицейского глаза под шум прибоя сыграть в карты или в китайскую игру «мачхаун» — на деньги, разумеется (азартные игры в Бирме запрещены законом). В эти дни Маумаган превращается в миниатюрное тропическое Монте-Карло, и, проходя по пляжу, особенно вечером, можно услышать, как в каждом бунгало стучат игральные кости.

Добраться до Маунмагана не так просто. Самолетом из Рангуна можно долететь до Моламьяйна, столицы Монского штата. (О монских девушках ходит печальная слава: ни один приезжий из Рангуна, если он холост, не вернется отсюда неженатым. Мой хороший знакомый пал жертвой этого правила. В Моламьяйне он не только безоглядно влюбился, но даже начал писать стихи.) Из Моламьяйна самолетом же надо добраться до города Тавой, а уже оттуда на «джипе» ехать до Маунмагана. Дорога идет по лесистым холмам, через каучуковые рощи. Сероствольные, с пожелтевшей листвой, они напоминают наши осиновые поросли. С каждого ствола по спирали срезана кора, а внизу к желобку прикреплена чашечка из половины кокосовой скорлупы. Полотнища сырого каучука свисали с перекладин почти возле каждой хижины. Все местные жители выбегали к дороге посмотреть на наш запыленный «джип». Женщины — с обнаженными смуглыми плечами, одни только юбки, завязанные на груди, детишки и вовсе голые, плотные, крепенькие копошились в тени.

Но вот и долгожданное море, Андаманское, грозовой синевы. Наше бунгало оказалось просторным сооружением с четырехскатной крышей, раздвижными стенками и с навесными ставнями, которые, если убрать подпорку, захлопывались с орудийным грохотом. В передней части, окнами на море, — холл, за дощатыми перегородками — спальни, а в задней половине кухня с очагом из неотесанных камней. О лучшем жилище мы и не мечтали. Бирманский коллега тут же принялся хлопотать об обеде (он большой любитель покушать), а мы помчались к морю — и остановились в оцепенении. Первозданный океан выглядел, несомненно, именно так. На диком пустынном пляже, закиданном крупными раковинами, лежали громадные валуны, черно-синие волны с грохотом накатывались на них и, ревя, отбегали назад, в грозовую синь океана. Рыбачьи лодки с высоко задранным носом и кормой колыхались в десятке метров от берега. Вода была настолько соленой, что тело щипало, будто его натерли жесткой мочалкой. Но самое удивительное — в этой мрачной, соленой, древней воде можно было лежать, совершенно не двигаясь, и, закинув руки за голову, предаваться мечтам сколько душе угодно. До сей поры я полагал, что подобный трюк возможен только в чрезвычайно засоленном Мертвом море. И что за упоение было лежать и петь в этой гулкой пенящейся воде — в полусотне метров от берега!

Если договориться с рыбаками, они отвезут вас на вельботе еще дальше к югу, в свой поселок. Там у них больше лодок, чем хижин, вместо улиц — светлые протоки морской воды с песчаным дном, где ребятня ловит сетями мелкую живность, а вместо тына и плетней — перекладины с вяленой рыбой. Там, на каменном мысу, высоко над морем стоят две маленькие беленые пагодки. Под ними груды камней, а в камнях — скопище змей. Рыбаки считают их священными, у подножия пагод всегда лежат цветы. Через щели в камнях верующие кормят змей, приманивая их огнем или свистом. Змеи — не морские, а обычные, сухопутные и ядовитые. Какое отношение эти твари имеют к рыбацкому промыслу — выяснить не удалось. Может быть, уходящие в море вымаливают для себя благополучное возвращение на сушу? А может, это просто поклонение жизни в любой ее форме? Во всяком случае ничего буддистского в этом обряде нет. Правда, одна из змей, кобра, фигурировала в житии Будды. Когда он заснул в пустыне, она заслонила его от солнца своим раздувшимся капюшоном. Но в пещерах под этими пагодами нет ни одной кобры. Так говорят местные жители. Может быть, этот обряд древнее, чем само Андаманское море?

Здесь, на южной оконечности Бирмы, мы и закончим свое путешествие. Как и всякая страна, Бирма — это целый мир. Описать ее невозможно. Можно дать о ней лишь приблизительное и самое общее представление.

_{Сагаинг — город чеканщиков и табаководов}