Трудно выкарабкивался из лап смерти Ашир. Восковым стал. На ребрах одна кожа. Глаза ввалились. Но спасибо врачам: пенициллин где-то раздобыли, такой редкий в то время. Подняли на ноги с помощью этого лекарства. А когда поправляться стал, жена в госпиталь зачастила: каждый день приезжала и привозила мясное. То шурпу, то пирожки с мясом. Ашир не спрашивал, где она мясо достает. Потом узнал… Но еще в госпитале заметил, чем-то тяготится женщина, о чем-то умалчивает. Ашир выздоравливает, слава аллаху, а она смотрит на него печальными глазами и вздыхает…
Оказывается, вот что произошло. Байлы однажды приходит из школы, садится обедать, мать ему радостно говорит: «Отец поправляться начал, сынок. Просил, чтобы привезла тебя к нему в госпиталь, повидать хочет». «Ладно, мама, я хоть сейчас готов ехать», — отзывается Байлы, а сам шурпу уплетает. Наелся досыта, похвалил вкусный обед, взял корочку хлеба со стола и отправился во двор, чтобы покормить своего джейрана. Зовет, ищет по двору, а его нет нигде. Спрашивает тогда Байлы у матери: «Мама, где же мой джейран?» А она замешкалась, отвечает смущенно: «Разве ты не знаешь, Байлы? Егор приходил, прирезал джейрана. Сказал, что твоему отцу для поправки молодое мясо требуется». Байлы растерялся: «Как же так?!» Побледнел и надолго ушел из дома.
Когда Ашир вернулся из госпиталя, то не узнал своего сына, таким нелюдимым тот стал. Ашир подумал тогда: «Вместе с джейраном погибла душа в мальчишке». Принялся уговаривать, чтобы не переживал. Пообещал такого же малыша с гор привезти. Но сын лишь горько вздыхал и отворачивался.
…Больше часа, пока ехал домой, беспрерывно вспоминал Ашир-ага о прошлом — весь ушел в себя.
Машина обогнула гору и выехала в широкую долину, посреди которой лежали угодья колхоза и село: типовые каменные дома, крытые жестью и черепицей. Стояли они в несколько рядов, образуя длинные улицы. На самой широкой, в тупике, высвечивал белыми стенами колхозный Дворец культуры. Там же, рядом, контора и чайхана на арыке. Шофер, зная привычку старика-мергена после города непременно посидеть в чайхане, поделиться новостями со сверстниками, направил было машину в ту сторону. Ашир-ага попросил неловко:
— Вези домой, Аман. Устал сегодня что-то.
— Ладно, яшули, — понимающе согласился шофер. — Как скажете, так и будет. Если по-честному говорить, то на собраниях люди гораздо больше устают, чем в поле.
— Не остри, без тебя тошно, — отозвался старик и вылез из машины.
Дома, как всегда, он застал жену на тахте, с внуками. Детвора кинулась к деду за гостинцами. Не было случая, чтобы Ашир-ага, побывав в городе, не привез чего-либо малышам. А сегодня забыл. Он даже не вспомнил о внучатах, так сразил его шалопай с трибуны. Старик принялся извиняться, пообещал: завтра или послезавтра обязательно поедет специально за гостинцами. Жена сразу поняла: что-то не так.
— Уж не случилось ли беды с Байлы? — вкрадчиво спросила она о сыне.
— Ай. что с ним может случиться! — вскипел Ашир-ага. — Со мной случилось. Какой-то негодник оскорбил при всех. Опозорил!
— Не обращай внимания, — сказала жена. — Мало ли кто чего скажет!
Он прилег на ковер, сунув под голову подушку, решил забыть об этом неприятном собрании. Сон придет — все заботы и тревоги снимет. Но стоило ему закрыть глаза, как перед ним опять встал берег Амударьи, заросший дженгелями.
Загрустил Ашир-ага от воспоминаний. Встал с ковра, отправился чай вскипятить. Заварил, сел пить — и опять прошлое как в зеркале отражается. Он телевизор включил — балет на экране: приятная музыка и балерина в белом. Немножко оттаяло сердце, но тут началась городская программа новостей. Ее Ашир-ага никогда не пропускал. Уселся поудобнее, локтем о колено оперся, пиалу поднес к губам. Отхлебывает чай и смотрит внимательно. Сменяются кадры, и вот президиум собрания и он сам за столом. Улыбается жалко, по сторонам смотрит, словно помощи ищет… И этот негодник в куртке на трибуне, рукой машет… А вот и зал: одни смеются, другие морщатся. В дикторском тексте, конечно., ничего такого нет, просто сообщение о том, что состоялось собрание Общества охраны природы. Но телекадры окончательно «выбили из седла» старого мергена. Поставил он на сачак пиалу и закачал головой: «Как же теперь людям в глаза смотреть? Теперь придется каждому встречному-поперечному объяснения давать…»
«Если уж говорить об уничтожении животных, то начинать надо с бывшего председателя, усатого Пермана, — подумал Ашир-ага. — Властный был человек и деятельный. Приехав с войны, сменил он Набат-дайзу и за два года навел в колхозе порядок. Ферма появилась, конюшня пополнилась скаковыми лошадями, овощи на базар колхозники повезли. Но и гостей прибавилось в селе. Чуть ли не каждый день к Перману люди из города заглядывали, в шляпах и макинтошах. Пили, шашлыки жарили, на охоту ездили с председателем. Три «виллиса» приобрел для правления Перман. Иногда сразу на трех выезжал с гостями поохотиться на джейранов…»