— Наотрез отказался Мерген-бобо ехать в «газике». «Не поеду, — говорит, — я на вашей шайтан-арбе. Беркут будет бояться. Негодный будет для охоты. Сам приеду», — пообещал старик и похлопал рукой по седлу, висевшему на крюке: вот, мол, надежный транспорт!..
Только к обеду из-за дальнего пыльного холма показался всадник. Его фигура, облаченная в халат, мерно покачивалась в такт семенящему шагу ослика. На левом плече виднелось что-то большое, нахохлившееся.
— Вот и беркутчи! — с почтением произнес Рахматулла. Возле орешины всадник спешился. Правой рукой, что была в кожаной рукавице, снял с плеча беркута. Голова птицы была скрыта под кожаным колпачком с тесемками.
Мерген-бобо посадил; птицу на луку седла и только потом подошел к нам. Поздоровался со всеми за руку. Загорелое и бесхитростное лицо его осветилось заинтересованной участливостью.
— Понимаю, понимаю, — говорил старик. — Большие люди приехали из города. Кино! Якши кино… Помощь нужна? Хоп, будет помощь. Человек, обязательно должен помогать человеку…
Видно было, что он и сам взволнован и польщен вниманием, которым вряд ли избалован представитель такого экзотического вида охоты в наш технический век.
— Правильно! Я же говорил это самое, — подхватил Сёма и, отозвав Олега в сторону, похвастал:
— Какой типаж, а? Не зря мотался в такую даль!
Олег пожал плечами: десять километров, какая там даль, но как истый профессионал не мог не оценить «типаж».
Старик действительно был великолепен; среднего роста, крепкий, коренастый. Скуластое лицо, добрая улыбка. Узкая белоснежная бородка, спадающая на грудь. Голову венчала видавшая виды чустская тюбетейка. Выгоревший халат в зеленую полоску туго, по-юношески подпоясан.
— Конечно, время не очень подходящее для охоты, — степенно продолжал беседу Мерген-бобо, озирая окрестность. — Охотиться с беркутом лучше всего на рассвете, а сейчас полдень: звери попрятались по норам, птицы — по гнездам… Откуда вам знать это, городским людям? Ну да ладно, ничего, попытаю свое охотничье счастье. Вдруг повезет!
Времени у нас было в обрез, и поэтому мы решили не тратить его попусту. Еще раз обсудили коротенький сценарий, план, обговорили кое-какие подробности и всей группой во главе со стариком, снова усевшимся на своего ослика, двинулись к съемочной «площадке» — заранее облюбованной широкой луговине на фоне синеющих гор.
Сёма в своем неизменном голубом берете, когда-то подаренном ему известным французским актером, с неразлучной камерой старался не отставать от Мергена-бобо. Он даже забегал иногда вперед и оглядывался на нас с таким видом, словно торопился не на съемку, а на званый банкет.
А мы не без гордости за нашего друга думали: вот что значит призвание и любовь к своему делу, которое каждый день превращает в праздник.
У серебристого пирамидального тополя остановились. Здесь Сёма довольно долго настраивал свою аппаратуру. Мерген-бобо должен был по нашему сигналу показаться с противоположной стороны луговины, из зарослей тростника. Все шло точно по сценарию. Старик выехал из зарослей. Застрекотала камера. Вот охотник посадил на руку беркута, снял с его головы колпачок. Птица оживилась, распрямила свои могучие крылья и, часто-часто махая ими, поднялась. Сделала низкий круг над полем, над одиноким тополем, над нами и стала набирать высоту…
— Замечательно, прекрасно! — то и дело повторял Сёма. Когда птица, видимо, достигла своего потолка, она начала стремительно падать.
— Хорошо, то, что надо! — улыбался Сёма, поднимая камеру и прогибаясь.
По мере падения беркута его широкая улыбка становилась все напряженней, застывая гримасой. Птица почему-то пикировала прямо на нашего оператора. А он все прогибался и прогибался, и, когда уже почти сделал «мостик», беркут с отчаянным клекотом прошелестел крыльями над самой его головой и, чуть не задев клювом, снова взмыл.
— Ого! — снова весело заулыбался Сёма, поднимаясь во весь немалый рост. — Отличные кадры получились. Шедевр! «Гран при»!
Но радость, как потом выяснилось, была преждевременной. Птица, не набрав должной высоты, снова ринулась на Сёму. Он не успел увернуться, и беркуту удалось задеть клювом плечо оператора, да так сильно, что на рубашке показалась кровь. Пришлось отложить камеру в сторону. Теперь уже Рахматулла, Олег и я сумками, куртками, поясными ремнями, кто чем мог, стали защищать нашего многострадального Сёму от беспрерывных атак сильной и хищной птицы. Сам Семен, надо отдать ему должное, хоть и прикрывал лицо камерой, успел накрыть объектив колпачком, оберегая дорогую оптику.
В чем же оператор провинился перед хищником? Может, тут виновата кинокамера? Мы гадали так и сяк. Между тем беркут не унимался, предпринимая атаку за атакой.