Нигде так много не ходишь, как в новом городе. И вечером, Усталый, лежа в каюте, я заново просматриваю впечатления дня: для этого надо расслабиться и ждать, когда цветные картинки побегут, вытесняя друг друга, на экране памяти.
Первое приятное удивление от встречи с Афинами — то, что автомобили здесь не подавляют пешеходов. В противоположность Италии и Франции, где машинами намертво забиты тротуары и они упираются бамперами в стены домов, здесь автомобилисты ограничены в своих правах: стоянки на многих улицах запрещены, а для поездок в четные дни можно пользоваться только машинами с четными номерами, в нечетные — с нечетными.
Другая приятная особенность — обилие зелени. В памяти встают большие и тихие парки, скверы со скамейками для отдыха и улицы, усаженные рядами апельсиновых деревьев, где большие и яркие плоды почти задевают головы пешеходов. На берегах одной из гаваней в Пирее мы видели редкостное для этих вечнозеленых краев зрелище листопада. Мокрые желтые листья падали на кожаные кресла и кофейные столики под огромными деревьями — плакучими ивами и платанами. Уютная площадь на набережной для яхт уставлена столиками и креслами. И ни одного посетителя: не сезон. От гавани в сторону Афин тянутся пляжи с редкими фигурками купающихся людей.
Тревожно и хорошо было сидеть под опадающими деревьями, ощущая, как одна за другой истаивают крупинки отпущенного нам времени. В вышине углового дома хлопнула балконная дверь, и стройная женщина в сером платье стала простодушно вытряхивать вынесенный ковер. Белые пушинки заструились вниз, относимые слабым ветром в глубину улицы. Высокие серые дома с длинными балконами и плоскими крышами уходят от нас вдаль ровным и широким коридором. Типичная улица этих мест.
Памятники древней Эллады в основном стоят в окружении построек нового времени. Есть современные здания, копирующие античный стиль. Самые интересные из них — это образующие ансамбль Академия наук, университет и библиотека. Осматривая их, я вспоминал слова поэта: «Не академии фасад, возникший много-много позже, но Лкадема вижу сад, а это не одно и то же. Там Аристотель бродит. Он твердит, что друг ему Платон, но истина еще дороже». Сады гимнасия, названного в честь мифического героя Академа, были вырублены еще до нашей эры легионерами Суллы, и огромные платаны, под которыми бродили Платон и Аристотель, пошли на постройку осадных машин. Их стволами были разрушены афинские стены, в том числе «Длинные стены», ведущие к гавани Пирей.
Этот редкий случай вражды Рима к покровительствуемым им Афинам был спровоцирован беспокойным понтийским царем Митридатом, которого римляне загнали в конце концов в последний оплот эллинского мира — Пантикапей, нынешнюю Керчь. Там царь и отравился на вершине горы, с которой ныне по вечерам доносится музыка ресторана «Митридат» и видны огни древней гавани.
В Афинах и Пирее мы видели много православных церквей. Они отличаются от русских. Луковичные купола отсутствуют. Крыши шатровые, округлые покрыты красной черепицей. Внутри, как в католических храмах, сиденья для прихожан, а у боковых колонн — кафедра для проповеди. Росписи стен и потолков, иконы, свечи и запах ладана — все это как на Руси. Среди церковного убранства удивляют стойки внутреннего ограждения: они увенчаны двуглавым орлом, тем самым, что в XV веке с герба поверженной Византии перелетел на герб великого московского князя.
Видное место в моих прогулках по Афинам занимал вулканолог Дедов. Ему суждено было дважды отобрать у меня монету с Аристотелем. Фигура Дедова заслуживает того, чтобы немного о нем рассказать. В нем было что-то весомое, внушительное: невысокий, почти квадратный, с львиной головой и шапкой седых вьющихся волос. Он был снайпером во время войны и, может быть, с тех пор сохранил феноменальную выдержку и неторопливость движений.
Когда мы с Дедовым сходили с борта в иностранном порту, его почему-то все принимали за состоятельного человека. Обычно он шел впереди, выбирая направление. Рядом трое спутников его постоянной группы, океанологи: двухметровый атлет Леша, изящный, как фехтовальщик, Сергей и я, напоминающий, вероятно, старшего телохранителя. Мы, одетые, согласно моде, в кожу и вельвет, а Дедов в старых сандалиях, широких брюках и ковбойке навыпуск. Чем независимей он одевался, тем внушительней выглядел. Хозяева пустых ресторанчиков выходили ему навстречу, наперебой предлагали зайти и хотя бы взглянуть на их искусство.