На суше и на море - 1984

— Вон тот, Хлобутин, стоит на приколе. Ему с катера отдают конец невода (крыло), видите? — спрашивает бригадир. — Разматывают, ставят тоню поперек течения, затем ведут и заворачивают к нам, тут будет у нас второй конец. Потом концы сведем вместе.

Старику бригадиру с артистической фамилией Черкасов 73 года. Раньше он плотогонил, награжден за эту работу орденом Ленина, теперь ловит рыбу для совхоза. В бригаде его зовут дядя Костя. Кожаная кепка с маленьким козырьком у старика сдвинута на нос, из-за чего он запрокидывает голову. Щетина на подбородке и щеках дяди Кости задорно поблескивает на солнце, голубые глаза, полуприкрытые козырьком, посматривают вокруг одновременно и молодо и мудро. Видя его откинутую назад голову, прямую спину, я сам невольно распрямляю плечи, втягиваю живот и, пока жена купается в Двине, сбрасываю с себя все, что можно, и присоединяюсь к рыбакам.

Еще помнят бока деревянную полку, еще не выветрился из рубашки стойкий запах поезда, и в голове простучит секунду-другую и покачнется вагон, а на плечи уже легла тяжесть, какую не сдвинуть одному, и босые ноги подражательно, мерно переступают вслед за ногами рыжеволосого рыбака, который идет впереди меня. С легким восторгом непривычного к рыбацкому труду человека, чувствующего, что дело получается и моя помощь нужна, я радуюсь всем своим ощущениям: и свободе от города, и тугой податливости невода, и наслаждению погружать в песок намозоленные обувью ступни. Чурилов, рыжеволосый рыбак, оглядывается на меня: его лицо и обгорелый нос пламенеют на солнце, зубы блестят в ободряющей улыбке. Всё! Бросаем! Теперь надо войти по колено в воду и выбирать невод так, чтобы рыба не могла уйти из него. Какой-то маленький мальчик лет шести очутился передо мной, перехватывает руками верхнюю подбору, с которой стекают в тихую воду струйки воды, и делает это так сноровисто, что у него не грех и поучиться. Что-то блеснуло под водой, ячеи пошли частые, самые прочные, и, сгрудившись в сетчатом мешке, попадали на влажный песок усталые от борьбы и испуга, покорные рыбины — отливающие зеленоватой броней судачищи, нежно серебрящиеся широкими боками лещи, сыто распластавшиеся язи, точеные сиги, нервно изгибающиеся стерлядки. Стерлядкам повезло: старик Черкасов нагнулся и по очереди стал их кидать одну за другой в реку, приговаривая:

— Молода еще, тебе расти и расти!

А остальные попали в засолку и уху.

Уху варили возле стана, в стороне от берега. Стан — это вагончик для каждого рыбака на деревянных полозьях, с нарами и марлевым пологом от комаров. Рядом с вагончиком врыты в землю стол и скамьи. Горит большой костер, бурлит в ведре похлебка. Дымок от костра тянется в млеющее от жары небо, легкая, клубящаяся тень от него бежит по песку. Дрова сюда не привозят — их вылавливают вместе с рыбой, иногда в невод попадают и топляки, оставшиеся от лесосплава. Вот и сейчас дядя Костя взял на плечо сырое березовое бревнышко. Рубашка на бригадире в мелкую клетку, навыпуск, ворот расстегнут, кепка все так же надвинута, брюки закатаны до колен, ноги стройны и крепки. Он так пружинит ногами, так ладно и щегольски несет белый кругляк, что моя восхищенная жена шутит: несет, как приму-балерину. Бревнышко подсушат, расколют, потом уложат в поленницу позади вагончика. Поленница — запас на осень — уже выстроилась там высокая, по грудь человеку.

Может ли не оценить вкус ухи тот, кто поработал, надышался речным воздухом, раздразнился ароматами, идущими от костра. Даже если у «стряпухи» Аркадия небольшой пересол, я нахожу замечательным сдержанное, несуетливое гостеприимство рыбаков, как будто мы смолоду с ними знакомы и часто к ним наведываемся. Теперь, когда все в сборе, можно всех разглядеть, погадать о возрасте. Но легко и обмануться: вон бригадир выглядит лет на пятнадцать моложе, чем есть; все рыбаки загорелые, со свежими безбородыми лицами, а глубокие морщины видны, пожалуй, только у моториста Мыльникова, который незаметно когда успел побриться; каждый пышет здоровьем.

— Это дома привязываются хвори, — говорит бригадир. — А здесь!.. — Он весело отмахивается. — Что делать моей старухе? Отпускает.

Рыбачат они до ледостава. За рыбой приходит из совхоза колесный трактор с прицепной тележкой. А в выходные дни, оставив сторожа, рыбаки разъезжаются по домам — как выражается рыжеволосый шутник Чурилов, пересчитывать ребятишек. Чурилов самый разговорчивый в бригаде. Он много поездил, повидал, очень любознателен. Легко и остроумно увязывает в разговоре острые ядовитые колючки судака и Оружейную палату, пересол ухи и сольвычегодские музеи, лесной пожар на горизонте и ботики Петра I. Остальные рыбаки не очень-то верят ему, даже осаживают насмешкой, но старик Черкасов слушает и словно досадует на себя: а вот я, мол, ничего такого не видел, не знаю, дальше своей деревни нигде не бывал. И этим веселит всех.

— В войну всю Германию прошел! — восклицают мужики. — А говорит, дальше деревни не бывал!