Вокруг журнала сложилось литературное общество того же названия, активным участником которого был и Ерошенко. Движение «сеятелей» видело свою задачу в том, чтобы распространять правду о Советской стране, бороться под лозунгом «Руки прочь от Советской России!», собирать средства в помощь голодающим Поволжья.
Естественно, что для властей Ерошенко оказался фигурой, от которой спешили избавиться, тем более что он продолжал активно участвовать в левом движении. Первого мая 1921 года, когда он вместе со своими товарищами пришел на демонстрацию, его арестовали и два часа продержали в участке.
Вскоре, 28 мая, была запрещена деятельность Социалистической лиги, с которой был связан Ерошенко. Два дня спустя специальным циркуляром министра внутренних дел Ерошенко решают выслать из страны. «28 мая, — писал Акита Удзяку, — у нас навсегда отняли Ерошенко». С этого дня по 4 июня, до того как он оказался на палубе судна, на борту которого под конвоем полицейского его надлежало доставить во Владивосток, Ерошенко содержался под арестом. Его бросили в холодную сырую камеру, без ботинок (во время ареста не дали даже одеться). Госпожа Сома принесла ему обувь, плащ и трость — их приняли, а еду взять отказались. «Мы кормим его так, чтобы только не сдох», — ответили ей в полиции. Держали его в строгой изоляции, обращались, по словам Эгути Киеси, хуже, чем с бродячей собакой. Бдительные японские чиновники сомневались даже в его слепоте, грубо раздирая ему веки…
Все эти подробности об аресте и высылке Ерошенко стали известны позднее. А в те дни на вопрос Акита Удзяку, пытавшегося вместе с другим известным писателем, Арисимо Такэо, выяснить причину изгнания русского поэта, неопределенно заявили: «Оказывал дурное влияние…»
4 июня 1921 года — последний день, проведенный Ерошенко на японской земле. Под конвоем полицейского его препроводили в порт Цуруга на западном побережье острова Хонсю. Здесь арестанта посадили на пароход «Ходзан-мару», следовавший во Владивосток. Полицейский, приставленный к нему, устроился неподалеку.
Через два дня «Ходзан-мару» доставило Ерошенко на родину.
О самом путешествии и что было с ним по прибытии во Владивосток Ерошенко сообщил в очерке «Прощай, Япония!». В городе несколько дней назад произошел переворот и власть захватили белые. Повсюду бесчинствовали солдаты, свирепствовал террор.
Поэтому задерживаться во Владивостоке не входило в планы Ерошенко. Он жаждал поскорее покинуть город, «где обстановка так же изменчива, как и погода», направив стопы в Европейскую Россию.
В день отъезда отправил Акита Удзяку письмо: «Сегодня я покидаю Владивосток и отправляюсь через Хабаровск, Читу и Иркутск в рабоче-крестьянскую Россию». Но на этот раз путешествие предстояло необычное и опасное — переходить линию фронта, пересекать нейтральную полосу, кишевшую белобандитами. «Говорят, сейчас очень трудно пробраться до Читы, — пишет он в том же письме. — Никто не верит, что я один смогу пробраться в Россию». Дело в том, что в Приморье, как и на всей территории Дальневосточной республики (ДВР), созданной по указанию В. И. Ленина в качестве «буферного государства», сложилась необычная ситуация. Японские войска высадились в Приморье и совместно с белогвардейскими частями Семенова и Каппеля оккупировали его. Вначале между войсками ДВР и оккупантами существовало перемирие, но в ноябре японские интервенты перешли в наступление против армии ДВР, занимавшей позиции по реке Уссури. Поэтому, как многие и предполагали, путешествие Ерошенко кончилось неудачей. На поезде он добрался до станции Евгеньевка, а дальше начинались передовые позиции частей Каппеля, и пути не было. Как ему сказали, до станции Уссури. можно было добраться только на порожняке. Прибыл он туда, когда красные готовились ее оставить, взорвав остатки моста через реку. «Мне, конечно, хотелось уехать отсюда раньше, чем начнутся бои, но на территорию, занятую красными», — признается Ерошенко. Однако через реку уже никого не пропускали. Каким-то образом Ерошенко все-таки добрался до станции Иман, где проходила временная граница ДВР. И снова неудача: охранную службу здесь нес эсеровский отряд и командир его наотрез отказался пропустить Ерошенко. До новой России было рукой подать, но попасть туда ему не позволили. Ерошенко оказался словно в мышеловке и решил следовать в Китай. Пересечь границу и добраться до Харбина было куда проще, чем переправиться через линию фронта.
Однако и в Харбине обстановка к тому времени осложнилась. В городе скапливалось все больше белогвардейцев. Начались аресты рабочих, прогрессивных интеллигентов. Со дня на день могли взять и Ерошенко, тем более что за ним шла слава высланного из Японии «большевика». На этот раз — от греха подальше — он сам решил оставить город. Списавшись с молодым шанхайским эсперантистом и литератором Ху Юйчжи, Ерошенко уехал в Шанхай.