На суше и на море - 1985

Микула двигался по-медвежьи, неутомимо, и не только принимал удары, но и атаковал, напористо, хотя и уязвимо для самого себя. Алик с криком «брэк!» первым поднимал перчатки: осторожнее, не увлекаться! — и тот, тяжело дыша, в азарте, с неохотой опускал руки. Потом Алик показал матросу, как делается апперкот — резкий удар снизу по корпусу и в челюсть. Микуле понравился этот прием; он все старался применить апперкот и к месту и не к месту, вкладывая всю силу. Алик с трудом сдерживал его натиск, лавировал в глубокой защите, лишь изредка отвечая вполсилы по самым открытым и уязвимым местам.

…Обнявшись, они все чаще замирали у лееров, у самого краешка площадки. Было в этой опасной игре с морем что-то от языческого праздника, разгульное, был крупный риск, и это кружило голову. Слабо светили седые плафоны; на бизань-мачте затравленным зайцем метался по-черному топовый огонь. Не существовало вокруг ни моря ни неба — лишь тревожная сгущенная темнота. Косо лепил снег. Волны забавлялись суденышком, испытывая его до поры. Двое на заснеженной скользкой палубе, сталкиваясь и расходясь, испытывали терпение моря.

— Пора кончать! Время! — сказал наконец Алик.

— Кончать так кончать, как скажешь, так и будет, — сказал Микула, и в тот момент, когда море в очередной раз поставило палубу на дыбы, когда штурман, скользя по утрамбованному снегу, растопырил руки, готовый обняться, Микула нанес удар. Мощный, снизу. Апперкот.

На этот раз прием у него получился. Перед глазами мелькнуло белое пятно свитера, ребристые подошвы кедов, черные шары перчаток. Микула с ходу ударился о леера и замер, оставшись на площадке один. Не было ни крика, ни всплеска, ничего и никого вокруг — только штурман, переломленный на гребне волны, лицом вниз. Микула потянулся к нему, замедленно, как во сне, и сам едва не оказался за бортом. В лицо хлестнуло мелкой солью и пеной, обожгло, ослепило, и в следующее мгновение волна, отхлынув, иссякнув, будто и не бывала, унесла с собою штурманца в чернильную пустоту.

Микула встряхнул руками — перчатки, безразмерные, без шнурков покатились по палубе. Он присел, вглядываясь в темноту, пружиня ногами, балансируя, и вдруг на четвереньках ринулся обратно к ящику, помогая себе по-обезьяньи кулаками. Новая волна швырнула его к другому борту, и здесь он наткнулся на спасательный круг. Рванул на себя. Неудачно! И после с дикой силой все рвал и рвал, разгибая железные пазы, пока не дошло: вверх надо же, вверх, лопух! Наконец он высвободил круг и швырнул в темноту.

На пути в рубку Микула ударился о выступ надстройки. Упал, подвернув руку, но боли не почувствовал. Он никогда не ощущал своего сердца, но сейчас оно колотилось в горле: погиб! по-гиб! по-гиб! Затаскают, засудят, да и кто мне поверит, кто?! Дверь, наконец, в рулевую, в снегу, как в шубе, до самой ручки сугроб… Еще не поддается, а вот я тебя ногой, ногой! Ага, так-то! А навстречу — темень по глазам, пустота.

«Человек за бортом! Штурманец в море!» — но вместо этого — хрипло и нечленораздельно на одной ноте:

— А-а-а-а-а-а!

Темень, нету ответа. Плохо соображая, что делает, он повернул назад. Снова шлюпочная палуба, иллюминаторы, черная, в пару, фальштруба… и, когда увидел в полуметре от себя воду, мягкую кипень теплой на вид волны, — легко перемахнул леера. Будто и не сам, будто кто приподнял и бросил! Его поглотило, закрутило, обожгло. Сердце зашлось, и он в ужасе заработал руками, выбираясь из ледяной послевинтовой толчеи. Он глотнул воздуха, горького, с водой. Его стошнило, коротко, как баклана. Он бросился за судном, вслед огням. Он молотил и молотил руками, пока не понял: не догнать, поздно. «Лопух! Лопух! — завизжал он, мотая головой. — Не дрыгайся, лопух, иди сразу на дно, так лучше». Но тело продолжало сопротивляться, лицо увертывалось от тяжелых свинцовых брызг.

Судно удалялось темным большим пятном, с клочьями света, с яркими огнями на мачтах, удалялось, танцуя в зените неба и в глубине моря. Микула тоскливо глядел вслед. Знают гам или нет? Предупредил? Успел он или померещилось все: бег, сугроб, распахнутая дверь, темень внутри рубки? Не было ничего! Не было! Не было!

Волна накрыла его с головой, резко, будто исподтишка, он не успел вдохнуть. И не надо, через минуту кончится все, лопнет непутевая жизнь, но разрывало легкие, и была невыносимая боль, тоска, тело яростно боролось за жизнь. Он вдохнул, как всхлипнул, а после долго не раскрывал рта, увертываясь от воды.

Предупредил или нет? Конечно, кричал он, кричал, так хочется теперь верить: кричал! И дверь вышибал, но почему тогда все дальше и дальше огни? Почему не спасают?

Он покрутил головой и приметил еще один слабенький огонек среди волн, невдалеке. Мерещится, что ль? Да нет, это круг, должно, спасательный круг с лампочкой, сообразил, сработала батарейка…