На суше и на море - 1987

На следующий день только и разговоров было — о поездке. Валя все говорила о чистых и пустынных пляжах, шелковой воде, теплой, как парное молоко. Я молчал, мечтал о том, что, может быть, мне удастся поймать самому на удочку хотя бы одну большую, по-настоящему большую рыбу, такую, чтобы она весила килограмма два (может, даже три, неуверенно говорил я себе в мечтах), чтобы она сопротивлялась, гнула удочку, когда ее вытаскиваешь, а потом мощно изгибалась бы в руках, когда ее снимаешь с крючка. Весь многолетний, с детства, опыт рыбной ловли говорил против такой возможности. Пескари, ерши, плотва, маленькие подлещики и окуни ловились, бывало, но настоящая, большая рыба — никогда. Хотя и известно было, что она существует. Иногда я видел одну-две такие крупные рыбины у какого-нибудь рыбака. Иногда кто-нибудь из друзей по дороге на рыбалку клятвенно обещал, что мы поймаем такую рыбу. Но на другой день выяснялось, что клева именно в тот раз не было. «Вчера ловилась и, я уверен, завтра будет ловиться, оставайся на завтра. А сегодня, видишь, ветер, волна. И давление упало. А рыба чувствует. Оставайся на завтра». Но я твердо знал: и завтра будет то же. Наверное, и здесь то же получится. А с другой стороны, ведь мы едем на месяц. Вдруг хотя бы раз повезет. Мне ведь хотя бы раз поймать большую рыбу. А кроме того, мне очень хотелось встретить вдруг настоящую, живую черепаху, дикую, а не убежавшую от какого-нибудь мальчика с соседней дачи. «Нет, надо ехать, надо ехать, пока Леня не сказал, что он пошутил, что всего этого не существует…»

Не ясно еще было, что делать с сыном, но у Лени и Жени тоже был сын, и мы приняли решение взять детей с собой. Ведь теперь нас будет четверо взрослых, как-нибудь уследим за ними, да и ребятам вдвоем будет веселее. Решили ехать в конце июля, чтобы застать время созревания астраханских арбузов и таинственных бычьих сердец. Собственно, лето-то уже началось, поэтому сборы были поспешные. Отец, большой любитель рыбной ловли, торжественно вытащил из чехла и подарил мне свой старый, длинный двуручный спиннинг, показал, как им пользоваться, и однажды я потратил все воскресенье, пытаясь забрасывать спиннингом привязанный к леске грузик на лугу перед домом в деревне, где каждое лето проводил отец. Получалось не очень хорошо. После каждого третьего броска блесна падала в траву слишком рано, а может, катушка вращалась слишком быстро, но получалось так, что с катушки сматывалось слишком много лески, больше, чем то, что могла утащить за собой блесна, и излишняя, размотавшаяся с катушки леска безнадежно запутывалась в длинную, свисающую со спиннинга «бороду». На разматывание ее уходило иногда полчаса, а то и больше.

Мое настроение передалось и Саше. В свои десять лет он уже поймал много пескарей и плотвичек, но оказалось, что и он мечтает о своей большой рыбе. Пришлось и ему купить маленький спиннинг, и он тоже начал закидывать грузик на том же лужке и тоже делать свои борозды. А потом начались покупки по длинным спискам, которые составили мы с Леней, и сборы в дорогу. Женщины заказали билеты на поезд до Волгограда, и вот мы здесь, на теплой и железной, дрожащей палубе огромной многоэтажной лодки, плывущей в ночь по черной, гладкой, как бы масляной воде. Всего и прошла-то с момента отъезда из Москвы одна ночь и один день, а кажется, что уже ничего не существует, кроме этой великой реки и этих странных палубных пассажиров, разношерстно и непритязательно одетых мужчин, женщин и детей с какими-то мешками и узлами, которые входят и выходят по скрипучим деревянным сходням на песок у тихих пристаней с маленькими яркими базарами, от которых вверх идут пыльные дороги к далеким селениям-городкам на склоне огромного обрыва-берега, правого высокого берега этой реки. Куда едут? Зачем? Так же, как и мы, сидят на расстеленных пальто и куртках, пьют чай. У большого, как в бане, крана с деревянной ручкой, над которым написано «Кипяток», всегда стоит кто-нибудь, наливая кружку или чайник.