На суше и на море - 1987

За столом сидел тот же мужчина, еще три немолодые женщины в белых платочках пили чай с хлебом и сахаром, наколотым мелкими кусочками. Улыбаются как знакомому. Подвинулись на скамейке, дали место. Через некоторое время приехал с телегой трактор, привез еще людей. Они, оказывается, кончали здесь убирать сено. Прощаясь, не знал, как и благодарить. А они только: «Не стоит благодарности. Пустое». Так и уехал, не узнав имен тех, кто помог, накормил, напоил, дал ночлег, ни разу не спросив даже, как звать, откуда, зачем здесь. Удивительно. И хорошо.

Пока доехали, совсем пришел в себя. Купил рюкзак хлеба и к вечеру уже кричал через Ахтубу: «Ле-ня! Ва-ля! Же-ня!» Наконец радостные крики, и из-за мыса выскочила байдарка, в ней Леня. Он рассказал, что, оставив меня в шалаше, добрался до села, купил хлеба и заторопился попасть домой до ночи более короткой дорогой. Он был уверен, что я полежал в шалаше немного, а потом вернулся домой. Можно представить, как он волновался, когда и ночь прошла, и день, а меня все не было. И можно представить, сколько слов наговорила ему за это время Валя. Поэтому мое возвращение вылилось в веселый праздник.

Через несколько дней наши соседи с машиной уехали, и мы перенесли свой лагерь на их место — чудесную поляну с густой, теперь скошенной травой. Палатки поставили недалеко от огромного, раскидистого дуба. Погода опять изменилась, небо все сильнее затягивало облаками, хоть было по-прежнему тепло. Воспользовавшись нежаркой погодой, мы начали исследовать окрестности, а не только сидеть у воды или спасаться в тени кустов от беспощадного солнца. Оказалось, что за чистой «итальянской» рощей расположена полоса маленьких озер-болотцев, полных диких уток, уводящих подальше от нас цепочки еще маленьких утят. На каждой коряге, торчащей из воды, по-прежнему сидели и грелись юркие, чуткие черепахи. Кто сказал, что они неповоротливые? И все же ребята постепенно раскусили их секреты, научились подкрадываться, бросаться вперед опрометью. И в нашем лагере всегда жили одна-две Тортиллы.

Далеко, правда, мы ребят от себя не пускали. Во многих местах лужайка под дубами и особенно небольшие, заросшие кустами, заваленные сухими сучьями низинки были как будто перепаханы чем-то. Дерн был перевернут корнями вверх. В один из наших походов за молоком мы спросили старого лесника об этом странном явлении, и он рассказал, что по окрестностям бродят стада одичавших за лето свиней местной породы, полусвиней-полукабанов. Ранней весной редкие здесь жители выгоняют их за пределы своих деревень — вывозят на острова, образованные протоками, и все лето до холодов они живут где хотят, уходят иногда очень далеко, а к зиме, когда становится трудно с пищей, голод гонит их к жилищам человека или человек сам их находит вместе с подросшим за лето приплодом. «Мужику вреда от них никакого, а за ребятишками следите, как бы грех не случился. Правда, сытые они теперь, но кабан и есть кабан. С него не спросишь», — предупредил лесник. Поэтому лекции на тему: «Берегись кабана и как от него спасаться» препровождали каждую отлучку ребят из лагеря, которые теперь, когда мы несколько оторвались от воды, участились. Ребята, правда, восприняли это по-своему. У каждого из них теперь были самодельные луки и легкие стрелы из лозы, и они неутомимо упражнялись, стреляя в дуб-великан, как бы отражая нападение свиней или охотясь на кабанов, которых пока никто из нас в глаза не видел. Рассказал нам лесник и еще одну новость. Мы знали, что, если идти от берега на восток, миновав нашу рощу и серию низин и озерков-болот, за ними начинается уходящая до горизонта, покрытая редкой травой и полынью, выжженная кое-где солончаковая степь-пустыня. «Но, — сказал лесник, — если идти в этом же направлении, держась берега, то там можно встретить великолепные сады фруктовых деревьев: яблони, груши, сливы. Когда-то там тоже жили люди, были большие колхозные сады, но укрупнение колхозных усадеб при сокращении их числа сделало в мыслях начальства эти сады невыгодными. Люди ушли, а сады остались и почти не одичали. И сейчас самое время сбора яблок и груш».