На суше и на море - 1989

Теперь вода быстро прибывала. Течение не было сильным, но все же Филипп ясно ощущал струи, бегущие мимо его ног. С бьющимся сердцем стоял он лицом к волнам, катившимся с востока. Снова его охватил страх. Вода, шедшая из открытого океана, была заметно холоднее. Что, если он замерзнет, умрет от охлаждения? Не может быть! Он знает — на Белом море ему рассказывали о том, как летчики и моряки выбирались на берег из ледяной воды, спасаясь с тонувших судов и самолетов. Им было в тысячу раз хуже, чем ему. Прав, наверное, прав Бомбар — большинство людей, попавших в беду в океане, гибнет не от действительной опасности, а от страха, от потери самообладания. Скорее бы прилив достиг апогея и котилось это мучительное ощущение медленного, невероятно медленного погружения. Нет! Пусть все будет так. Чем медленнее, тем лучше, тем дольше он будет стоять на камне, экономя силы. И вовсе не так холодно, хотя он уже погрузился по грудь. Ноги привыкли, а тело закрывают трусы и куртка, получается нечто вроде плавательного костюма — они устраняют циркуляцию воды, охлаждающей кожу.

Высокая волна приподняла его и, качнув, оторвала от камня. Филипп сдержал себя, не сделав никаких резких движений, и продолжал стоять, чувствуя, как мешок натягивает куртку в такт колыханию волн. Еще и еще раз ощутил он ногами поверхность камня и вдруг понял, что лишился опоры и должен держаться на поверхности воды один на один с морем. Стиснув зубы, он стал дышать спокойно и медленно, стараясь подавить охватившую его дрожь, и, откинувшись на спину, раскачивался на волнах в свободной от напряжения позе. Внезапно легким, чуть заметным рывком натянулась веревка, и неожиданно для себя он ощутил странное чувство успокоения и радости — он был здесь не один: камень — твердая земля — удерживал его и помогал бороться с морем.

Теперь он лежал на воде, шевеля ногами и ладонями раскинутых» рук. Необычное, никогда раньше не испытанное чувство невесомости охватило его. Не было слышно плеска волн, и ему казалось, что он плавно, чуть покачиваясь, скользит в бесконечном пространстве сквозь искрящийся звездный туман.

Осторожно поворачивая голову, Филипп осматривал небо. Голубая россыпь Млечного Пути повисла над ним, протянулась с севера на юг, через зенит, мимо полюса, к черной воде моря. Какие здесь яркие звезды! Вот — в самой вершине небесного купола — зеленоватый огонь Канопуса, дальше, немного к северу, переливается разноцветными вспышками Сириус — альфа Большого Пса и за ним — сверкающий щит Ориона. Вот Ахернар, альфа Эридана, и Магеллановы Облака — неясные, туманные сгустки голубого света. Налево, рядом с полюсом, — Южный Крест, под ним — проксима и бета Центавра, ближайшие соседи Земли. И над самым горизонтом, прямо на юге, — Жертвенник. Почему так назвали это созвездие? Филипп наблюдал его в позапрошлом году, когда работал в Эгейском море, у островов Самос и Патмос. Патмос — крошечный островок, собственно, три островка, соединенные узкими полосками суши… Старый священник-грек, с которым он подружился тогда, рассказал ему, что Николай Морозов, революционер, проведший двадцать лет в одиночном заключении, нашел убедительные доказательства, что именно там, на острове Патмос, был написан Апокалипсис, и написан никем иным, как знаменитым византийским демагогом, оратором и писателем Иоанном Антиохийским, которого сейчас называют Хризостомом или Златоустом. Опираясь на астрономические данные, содержащиеся в самом Апокалипсисе, Морозов вычислил день, когда Иоанн сидел на берегу Патмоса и, наблюдая звездное небо, задумал свое «Откровение». Это было в воскресенье, 30 сентября 395 года… Священник рассказал, что в книге Морозова он нашел карту — расположение созвездий, бывших в тот вечер над головой Иоанна. Тогда, полторы тысячи лет назад, так же появились над горизонтом Скорпион, Змеедержец и Жертвенник.

Время. Что оно такое? Оно существует, мы ощущаем его, но оно таинственно и неуловимо, как те смутные отрывочные видения, которые возникают в полудремоте на границе между сном и бодрствованием. Время — бесконечная дорога, уходящая в черный туман, по которой мы движемся медленно и неуклонно, не смея вернуться назад. И как неровно течет оно, летучее время! То мелькает, словно короткие вспышки молнии, то замирает и, кажется, совсем останавливается. У нас, у живых, наверное, есть какое-то свое время, не такое, в котором существует и движется мертвая материя: качается маятник часов, отсчитывая секунды, год за годом пробегает Земля свой путь вокруг Солнца… Но время живых — совсем другое время, оно существует в нас, мы чувствуем его непостоянное течение. Может быть, разгадка тайны времени лежит там, где начинается жизнь, или там, где наступает ее конец, — там, где безвозвратно исчезает все, где рушится мир, навсегда растворяясь в пустоте. И может быть, в эти последние мгновения время замирает и течет так медленно, что сознание успевает пережить не одну, а несколько бесконечно долгих жизней. И не отсюда ли родилась легенда о бессмертии человеческих душ?