На суше и на море - 1989

Филипп вспомнил, как несколько лет назад он летел ночью на самолете, и вдруг за окном, в черной темноте, блеснули огненные ленты молний — одна, другая, третья… Потом невыносимо яркий, иссиня-белый свет ослепил его, и он почувствовал, как, вздрогнув, рванулся вниз самолет и закружился в стремительном и долгом, бесконечно долгом падении. Повиснув на поясном ремне, Филипп с какой-то неестественной жадностью ждал удара, мгновенной вспышки, которая унесет с собой все и после которой его больше не будет… Но пилот выровнял машину. И Филипп часто вспоминал потом, какой бесконечный вихрь мыслей пронесся в его сознании за короткие секунды падения.

Тогда ему не пришлось бороться за свою жизнь. Он был пассивным участником события и ждал неизбежного, того, что должно было случиться, замерев, схватившись за подлокотники кресла. Летчику — белобрысому застенчивому датчанину — обязан он тем, что видит звездный свет и чувствует на губах соленую влагу моря. Сейчас он тоже должен ждать. Терпеливо ждать до утра. Но что потом окажется короче в его воспоминаниях — сегодняшняя бесконечная ночь или мгновения, пережитые в падающем самолете?

Волны качают его. Ночь, глубокая ночь. Но спать не хочется. А хорошо бы уснуть. Видеть сны — спокойные и хорошие сны. И проснуться утром от яркого солнца… Но сейчас ночь и звезды на небе. Словно огни призрачного города, над которым он летит медленно-медленно. Ночь и город под крылом самолета… Так же недавно ночью он летел над Сиднеем. Широко разлившееся сверкание огней было внизу, оно резко обрывалось на границе бесконечного пространства, пустого и черного. И он понял, что там — море.

Кажется, воздух не уходит из мешка. Не заметно, чтобы он хуже держался на воде. Филипп осторожно ощупал на груди куртку. Странно, он почти не ощущает ее: кожа пальцев размокла, и они потеряли чувствительность.

Где сейчас Леже? Вероятно, улегся спать в доме на берегу моря. Усатый Леже… Филипп ясно представил себе, как старик, выслушав его историю, сложит на животе руки, закроет глаза и, горестно покачав головой, скажет: «Mon dieux!»

Что его ждет? Что возникнет из будущего, придет неотвратимо, хочет он того или нет? Что она такое — судьба?.. Кажется, ничего особенного не случилось тогда, четыре года назад, — случайный разговор в Зоологическом институте. Но как все изменилось потом!.. Ленинград, его дом — это неимоверно далеко, где-то на той стороне земли, на краю света. Там сейчас зима, застыли деревья, иней и снег на ветвях. И там, должно быть, тоже наступила ночь. Как и здесь — ночь, бесконечная ночь…

Филипп почувствовал холод, его знобило, и в теле появилось ощущение ледяной скованности. Стараясь разогнать кровь, он стал медленно двигаться, сильно напрягая мышцы. Сколько времени прошло с того момента, как он всплыл? Наверное, совсем немного — Канопус по-прежнему стоит высоко над ним. Или это только кажется ему? Для того чтобы правильно оценить время, нужно следить за звездами у горизонта — смещение звезд, находящихся в зените, заметить труднее.

Придерживаясь за веревку, Филипп осторожно принял вертикальное положение, высунув из воды голову. Серебряная дымка зодиакального света, возникшая вечером на западной части неба, исчезла теперь; звезды стали ярче, фон неба — темнее и глубже. Созвездие Льва появилось целиком — Регул и Денебола были видны на севере высоко над горизонтом. На востоке и юго-востоке, скрываясь по временам за гребнями волн, взошли кровавые огни Арктура и Антареса; Альдебаран опустился на противоположной стороне неба и спокойно светил низко над морем.

Тогда, в Греции, он тоже видел Антарес и Арктур, но Арктур был на западе и заходил до того, как гасла заря. Патмос… Дочь священника показывала ему остров, они лазили по скалам и сидели у воды, собирая цветные камешки. Он рассказывал ей о фиордах Норвегии, о зеркальных озерах Памира, уснувших под ослепительным солнцем, о чудесах Большого Кораллового рифа, о белых ночах Ленинграда, о ледяных стенах Гренландии, от которых отрываются высокие айсберги, и течение уносит их далеко-далеко в океан.

— Ты — Одиссей, — говорила она ему. — И ты уйдешь отсюда.

Она стояла перед ним на мокром песке, красивая и смелая, порождение древней земли, такая непохожая на всех, кого он знал раньше.

— Нимфа Калипсо подарила Одиссею синюю раковину, которую он всегда носил с собой. Я не нимфа, но меня тоже зовут Калипсо, и я хочу, чтобы ты взял у меня такую же раковину на память…

Море, горящее под солнцем, корабль, к которому он уплыл на маленькой шлюпке… Потом, размышляя об этой встрече, он часто казался себе сентиментальным и даже немного смешным. Но почему он всегда вспоминает Патмос и свою мимолетную спутницу с какой-то странной, щемящей и сладкой грустью?

Три красные звезды над горизонтом. Сразу три — и самые яркие. Альдебаран, Антарес и Арктур.