На суше и на море - 1989

Стараясь ублажить меня, Мутуке широко улыбнулся мне и потер маленькие руки в той же грязной воде, а затем вытер их о кусок материи из луба фикусового дерева. Через минуту он передал эту тряпку моим друзьям, чтобы они обтерли пот с моего лба. Мутуке поднял наконечник копья. Еома и Эбу одновременно взяли меня за руки. Я нервно повел плечами. Юноши пристально посмотрели на меня. Их глаза были полны сочувствия. Пришлось расслабиться и позволить Еома обхватить мою голову, а Эбу вцепиться в руки. Я стал ждать начала пигмейской операции, не предоставлявшей благ анестезии. Теперь вдруг занервничал сам Мутуке. По-видимому, его волновала перспектива разрезания незнакомой странной белой кожи. Он раздраженно посмотрел на толпу любопытных и потребовал, чтобы все отошли подальше. Затем помощники стянули с меня брюки, и Мутуке погрузил острие копья в мой правый пах.

Я стиснул зубы, когда он начал орудовать лезвием то в одну, то в другую сторону, расправляясь с моим бедром, точно с жестким бифштексом. Я содрогнулся, почувствовав, как глубоко погружается лезвие в мою плоть. Возможно, из-за близости к половым органам эта часть тела имеет повышенную чувствительность. Бьющая по нервам боль пронизала меня. Большего кошмара мне не приходилось испытывать. Хватая ртом воздух, я попытался сесть, но был водворен на место. Мутуке вновь погрузил копье, на сей раз еще глубже, и начал дальше взрезать мою ногу. Я чувствовал, что из бедра бьет фонтанчиками кровь, сбегая ручейками вниз, в то время как Мутуке разрезал сосуды, стараясь не задеть артерии. Затем лезвие чиркнуло по кости. Я испытывал адские муки, но отказывался отключиться и мрачно наблюдал сквозь пелену боли, как Мутуке отделяет вену во вскрытом бедре и массирует ногу, пытаясь удалить остаток крови, содержащей яд. Через минуту он свел ладонями края громадной раны и пробормотал что-то на кимбути.

— Он говорит, что не будет больше резать, — пояснил Эбу с явным облегчением.

Однако на этом мои мучения не закончились. Закрытие раны оказалось столь же болезненным. Мутуке массировал ногу по обе стороны зияющего разреза, стягивал его края и энергично встряхивал соединение. Процедура была прескверной. Но я понял, что это еще не самое худшее, когда помощник принес коричневато-серую болотную соль. Мутуке расслабил пальцы, стягивавшие рану, позволив ей свободно кровоточить. Он выждал минуту и начал посыпать закрытую поверхность раны солью, мешая ее с кровью тыльной стороной ладони и превращая в густую пасту. Затем он приподнял кожу на краях раны, и соленая смесь проникла внутрь. Пигмейский метод антисептической обработки ран оказался не легче самой операции. Затем Мутуке вновь свел концы кожи на разрезе и отдал новый приказ помощнику.

— Что он хочет теперь?

— Он просит принести листья, бапа, — пояснил Эбу. — Хочет закрыть ими рану.

Не успел я облегченно вздохнуть, как Мутуке начал задумчиво посыпать солью вторую рану. Было больно, но вполне терпимо. Мой пигмейский доктор терпеливо ждал, пока не вернулся помощник с листьями и тыквенной флягой, наполненной водой. Он смочил листья подорожника и налепил их прямо на рану. Сверху он сделал прокладку из листьев большего размера, обернул все это материей из луба фикуса и закрепил ротановым шнуром. Затем Мутуке ослабил жгут, чтобы обеспечить приток крови, и, отступив на шаг, критически осмотрел свою работу. Я поблагодарил его слабым голосом на кингвана. Но старый пигмей ничего не ответил. Он пошел к своей хижине, сел у входа и закурил трубку.

— Как ты себя чувствуешь? — с тревогой спросил Еома.

— Скверно! Мне требуется отдохнуть. Не могу же я валяться на голой земле посередине лагеря!

— Хочешь в хижину, бапа?

— Меня нельзя сейчас переносить.

Эбу понимающе улыбнулся:

— Это не проблема. Попросим женщин построить дом вокруг тебя.

— Построить дом вокруг меня?! — воскликнул я, оценив смекалку своего друга.

Через полчаса я с восхищением наблюдал, как несколько пожилых женщин сноровисто сооружают остов хижины над моим простертым телом. Я лежал точно тропическое подобие Гулливера, а надо мной постепенно ряд за рядом поднималась зеленая стена из широких листьев дерева мангунгу[9]…

Я заснул, ощущая сильный жар. К вечеру температура стала опасно высокой, и я начал волноваться. Мутуке принес мне какую-то зловещего вида жидкость. Это был экстракт неизвестного мне корня, очень горький на вкус. Я выпил его через силу. Спустя некоторое время жар стал спадать, и я почувствовал себя лучше.

За стеной моей хижины шел громкий спор, продолжавшийся довольно длительное время. «Интересно, о чем они там гомонят», — подумал я. Узнал я об этом несколько позже, когда мои юные друзья протиснулись ко мне через узкий вход.