На суше и на море - 1989

Пусть спорят философы: гуманна или не гуманна ситуация, когда подъем мертвых оплачен жизнью человека. Мичман Шардаков не задавал себе этого вопроса, а если и задавал, то решал его так, как решил он в ту роковую ночь. Он видел матерей, чьи сыновья и дочери остались в каютах «Адмирала Нахимова». Он верил, что поможет смягчить им горе, верил в себя, в аппарат, в счастливую звезду. Он выполнял, быть может, самое гуманнейшее задание, какое выпало ему в жизни. В старину его бы назвали братом милосердия.

Утром я отправился, чтобы отдать свой последний долг погибшему: узнать, каким он был — как моряк, как командир, как человек. Я пытался разглядеть тот героический ореол, который отличал бы его от сверстников, однокашников, сослуживцев. Но не горел сияющий нимб над его головой. Ничем особенным он не выделялся. По крайней мере внешне.

— Он был честен и справедлив, — говорил его товарищ мичман Анатолий Лоскутов. — Всегда любого подменит, если попросишь. Но сам вместо себя никого не подставлял. Дело свое знал и любил. Бывало, выйдет из глубины — мокрый, подзатек где-то. Мы ему говорим: «Сергей, ты бы доложил. Подняли бы. Чего зря мерзнуть?» А он отмахнется — ерунда! Боялся, что раньше времени поднимут, что посылать перестанут. Любое дело старался до конца довести. Себя не щадил. И еще. С матросами в футбол, как мальчишка, носился. И всегда — центральный нападающий. Такой характер был.

Мы сидели в четырехместной мичманской каюте, что в корме судна по левому борту. На нижней, шардаковской койке стоял картонный короб с цветным телевизором. Подарок правительственной комиссии мичману Шардакову. На крюке висел его китель с ленточками двух медалей: одна — «За десять», другая — «За пятнадцать лет безупречной службы». И больше ничего на нем не было.

На столе лежала полураскрытая недочитанная Шардаковым книжка «Искатель»:

— Вот это как раз то, кем он был, — перехватил мой взгляд Лоскутов. — Искателем. Не приключений искал он на свою голову, а настоящей, захватывающей мужской работы. Именно поэтому ушел с берега на корабль, из водолазной школы на наш СС-21. Ходил в дальние походы, погружался и в Средиземное море, и в Индийский океан… Провел под водой более двух тысяч часов. И здесь раз десять на «Адмирал Нахимов» спускался… Когда мичману Полищуку стало плохо на глубине, первым пошел искать его он, Шардаков… Он любил повторять слова одного летчика, слегка переделав их на морской лад: «Если водолаз идет на подвиг, значит, он не готов к работе».

Я бродил по кораблю, спустился в кубрик, заглянул в мичманскую кают-компанию и всюду натыкался на следы незримого шардаковского присутствия: то встречал его фамилию в боевом листке, то попадалась она в графике дежурств, в каюте старпома под стеклом лежал «Лист контроля исполнения приказаний», а в нем пометка: «Мичман Шардаков. Сменить манометр на п/б». Наверное, это первое приказание за службу Шардакова, которое он не выполнит. Не выполнит никогда.

В кубрике водолазов кто-то пел под гитару:

Друг, оставь покурить,А в ответ тишина.Он вчера не вернулсяиз моря…

Это матросы пели о Шардакове…

Здесь же, в кубрике, висела корабельная Доска почета. С фотографии на меня смотрело кругловатое широкоскулое лицо, затемненное козырьком тропической пилотки. Мне не довелось увидеться с ним здесь, на людном СС-21, хотя мы наверняка и пробегали мимо друг друга по трапам. Я видел, как он готовился к спуску, но лицо его уже было закрыто маской. Я долго вглядывался в портрет… Ну конечно же это он!

Лет пять назад я приехал в водолазную школу с собственным аквалангом. Я купил его в Москве, в «Спорттоварах», и мне не терпелось опробовать аппарат в море. Тем более что в Карантинной бухте работала землечерпалка, и после нее на вскрытом грунте могли лежать вывернутые черпаками амфоры. С водолазной школой у меня были давние журналистские связи, и потому начальник полигона, проверив мои аквалангистские документы, дал мне в наставники коренастого улыбчивого мичмана.

— Сережа, подстрахуй товарища.

Мы были почти одногодками, и потому мичман так и остался для меня Сережей. Зарядили акваланги и ушли в мутноватую воду Карантинной бухты. Ближе к выходу в море глубина прояснилась, и Сергей, шедший ведущим, сделал мне знак: стой! Зеленовато-синюю толщу рассекла капроновая браконьерская сеть. Он подплыл поближе и стал высвобождать из ячеек застрявших рыб. Это был Шардаков.

После трагической ночи 19 сентября водолазные работы на «Адмирале Нахимове» были прекращены, и СС-21 вернулся в Севастополь.

Дочь и жена Шардакова жили в блочной новостройке на берегу Стрелецкой бухты. В однокомнатной квартирке было тесно от горя. Сюда приехали с Урала отец, мать и сестра Сергея со своим двухлетним сыном. Пока шли печальные хлопоты, я пытался понять, что могут рассказать стены и вещи о своем хозяине. Вот стереопроигрыватель. Сергей любил музыку, частенько пел сам песни морские и песни уральские. На красочном конверте с пластинками дарственная надпись от болгарского моряка.