На суше и на море - 1990

Залив Золотой Рог делит Стамбул на европейскую и азиатскую части. На одном берегу аристократический и деловой Бейоглу, на Другом — старый Ускюдаре. У входа в залив громоздится Галатская башня-маяк и метеостанция. О ней сложено много легенд. Вот одна из них. Оракул предсказал дочери султана смерть от укуса змеи. Однажды девушке захотелось винограда, и няня принесла корзину с фруктами. Девушка протянула руку за гроздью, оттуда с шипением выползла змея и ужалила ее. «От судьбы не уйдешь», — говорят турки. А Галатскую башню нередко называют Девичьей.

Бейоглу — район посольств, отелей, банков. Здесь стоят древние крепости с узкими, как прищуренный глаз, бойницами. У памятника Республике проходят национальные торжества. Здесь, на блестящей Истикляль Джаддеси, среди других иностранных представительств высится советское консульство. До революции в этом доме размещалось посольство царской России. Николай I приказал построить дом на русской земле. В трюмах кораблей привезли и засыпали в фундамент землю из России.

Неподалеку лежит Галата — портовая и самая бойкая часть города. Моряки группами слоняются под окнами заведений, где пляшут танец живота и круговой танец с саблями — хорон. Когда-то Галата славилась на весь мир своими «веселыми домами». «За этими витринами, — писал Алексей Толстой, — лежали на коврах и кушеточках жирные девицы… Лежали напоказ, как ветчина, сонно и лениво… Девка должна быть сытая, счастливая. Лизни ее в щеку — сахаром должна отдавать…»

Времена «напоказ» прошли. Теперь все это делается подпольно.

Я иду от Галатского моста по улице, круто забирающей вверх. Неожиданно мелькает славянская вывеска — русский ресторан. Вот он, след эмигрантского Царьграда, где тысячи русских искали спасения от революции и баррикад. В памяти ожили герои Булгакова и Толстого — графини со смятыми лицами, в жеваных платьях; интеллигенты в треснувших пенсне, генералы при орденах, купцы во фраках… Их узнавали по безумным глазам.

Никому в этом городе не было до них дела. Нищие и униженные, ходили они отмечаться к коменданту, морили керосином клопов, грузили багаж на вокзалах, чистили на улицах сапоги, тренировали тараканов для бегов. Небритые, с опухшими лицами, резались в карты, в «железку», матерно ругались и с отчаяния топились в проливе.

Страстно тосковали по Родине. В этом слякотном городе вспоминали морозный Петербург, скрип саней; московский Яр, где «шесть холуев несут осетра на серебряном блюде. Водочка в графинчике, и сам графинчик инеем зарос, подлец. Расстегаи с вязигой, с севрюжкой, при свежей икорке». С ума сойти!..

Кстати сказать, русские эмигранты открыли в Стамбуле первые клубы и рестораны. Под сенью двуглавого орла бородатые швейцары встречали гостей. В табачном дыму хлопала дверь, за столиками клялись и спорили, били бокалы на счастье… Это был пир во время чумы. Шаталась земля, не за что ухватиться… Лишь единицы сумели выстоять, выжить. Остальные умерли в нищете и забвении…

Европейская часть Стамбула меняется быстро, рядом с памятниками старины возникают гиганты из бетона, родства не помнящие. Азиатская же часть, Ускюдаре, консервативнее, тише, зеленее. Здесь живут мистика старых кварталов, каменная вязь мечетей, узорчатые своды медресе, выщербленные мостовые, тишина мусульманских кладбищ. Здесь пахнет сыром и вяленой пастырмой. Здесь улицы — продолжение дома. Дети весь день играют на улице, и можно быть спокойным, что их никто не обидит.

Мы часто говорим о дружбе народов, забывая о дружбе людей, живущих рядом, о добрососедстве. В Турции знают ему цену. Жизнь простого турка неотделима от жизни квартала, в котором он живет, где знает всех и все знают его. В Ускюдаре — свой мир, где живут по законам братства и взаимовыручки. По вечерам, когда окончена работа, люди выносят из дома скамеечки, рассаживаются, наступает час соседских посиделок… Здесь сильны узы родства, здесь почитают старших. В Турции нет домов престарелых, да они и не нужны.

Ускюдаре — старое сердце Стамбула. О нем особенно тосковал Назым Хикмет. Тринадцать лет просидел поэт-коммунист в турецких тюрьмах и столько же пробыл в изгнании. И хотя он обрел друзей и второй дом в Москве, сердце его до последней минуты «билось тоской по родине»… Но напрасно мы искали в Стамбуле улицу, площадь или школу его имени. Таких нет. В водах Босфора нередко проходит корабль «Назым Хикмет», но, увы, не турецкий. Советский корабль.

Отношение к поэту, чьи стихи знает весь мир, на его родине сложное. Наш Нихат с удовольствием читал стихи Хикмета, но на вопрос, кто автор, уклончиво ответил: «Вы его знаете, он жил в Москве… Мне не хочется называть его имя…»

И все же имя поэта пробивает дорогу к сердцам соотечественников. В Турции развернулась кампания за возвращение ему (посмертно) турецкого гражданства…