На вершине мира

Утром 25 мая полюс сообщил: погода изумительная, солнце, безоблачное небо, рекомендуем лететь. А над нами тянулись низкие облака, по острову перекатывался семибалльный ветер. Это, впрочем, мало смущало командиров. Посланный в высотную разведку Дзердзеевский выяснил, что толщина облаков небольшая и они кончаются на высоте 1400 метров. Тогда отправили в дальнюю разведку к северу самолет Крузе. Пилот долетел до 84 градуса и, вернувшись, [118] сообщил, что примерно в 200 километрах от острова облачный слой кончается, дальше — чисто, золотая погода. Механики радостно и оживленно готовили самолеты к старту. К 10 часам вечера все было готово. Северный ветер гнал облака к архипелагу, приближая хорошую погоду. С купола мы видели далеко на норде золотую веселящую полоску. И вдруг аэродром закрыло туманом. Молоков внимательно осмотрел линию флажков стартовой дорожки. Было видно только два ближайших.

— Я думаю, надо лететь, — сказал он остальным командирам, — тут как-нибудь пробьемся. Нельзя терять хорошую погоду на трассе. Местом сбора назначаю кромку облаков. Кружить над аэродромом опасно: при такой перегрузке можно поломать самолеты в болтанке.

Каждая наша машина весила немало. Перегрузка уменьшала запас прочности в несколько раз, и малейшая воздушная яма могла повлечь за собой тяжелые последствия и поломку самолетов в воздухе. Первым стартовал Молоков. Даль была закрыта туманом, самолет бежал в неизвестность. Впереди ничего не видно, и мы лишь чувствовали, что скоро будет обрыв. Значит, если машина не успеет набрать скорости, она свалится в море. Все моторы работали на полную мощность. Скорость росла медленно, лениво, неохотно, но все же росла. Не добежав всего двухсот метров до обрыва, самолет взлетел. Без круга командир повел корабль прямо на север. Немножко подбалтывало. Через полчаса облака кончились. Над нами простиралось голубое небо. Внизу — море, почти открытое от льда, лишь изредка встречались небольшие льдины. Здесь, у кромки облаков, мы кружили, [119] ожидая остальных. Минут через пятнадцать из облачной гряды вынырнул Алексеев. Увидев нас, он подстроился и стал ходить следом. Мы ждали Мазурука. Прошло еще пятнадцать минут, полчаса, час. Мазурука не было. По радио запросили Рудольф: где третий корабль? Нам ответили: вылетел через 35 минут после вас. Где же он? Мы кружимся, бензин расходуется, а его так мало! Нужно или возвращаться, или лететь к полюсу без Мазурука. Иначе мы сами подрубим сук, на котором сидим: бензина на обратный путь с полюса нам не хватит. Посовещавшись с Шевелевым, Молоков взял курс на север. Алексеев двинулся за нами. Мазуруку по радио передали распоряжение: лететь на норд, достигнув полюса, недолго поискать лагерь и, ежели он сразу не будет обнаружен, сесть, определиться, установить связь и только после этого лететь дальше.

Самолет набит битком. Трудно передвигаться. Всюду грузы дрейфующей станции — приборы, продукты, оборудование, снаряжение. Помимо того, мы везли свой собственный неприкосновенный запас продовольствия, палатки, спальные мешки, запасы меховой одежды, запасные части. В уголке штурманской рубки покоилось оружие — две винтовки, пятьсот патронов.

Подходим к 84-й параллели. Высота 1800 метров. Скорость хорошая — 180 километров в час. Ярко светит солнце. Внизу большие поля, опушенные торосами, много разводий и трещин. Термометр показывает минус 17, но в кабине было довольно тепло. Мы летели в меховых костюмах, не надевая шуб. Стромилов вел по радио непрерывную связь с Диксоном. Он всеми мерами допытывался у него, где Мазурук, но [120] Мазурук молчал, и никто не знал, куда он делся. Прошли 86-ю параллель. Впереди легкая дымка. Лед почему-то стал мельче, больше разводий, очень много мелких битых льдин. Все разводья затянуты салом или молодым льдом. Льдины покрыты снегом. Алеша Ритсланд непрерывно вел наблюдения и вычисления. Каждая минута у него на строгом учете. То он измерял секстантом высоту солнца, то определял снос ветром, то высчитывал путевую скорость. Его движения быстры, но не торопливы. Не оборачиваясь, он протягивал руку назад и, не глядя, но безошибочно, доставал различные карты, циркули, линейки. Изредка он просил меня:

— Скажи Василию Сергеевичу, чтобы вел для промера.

Я передавал его просьбу Молокову, и тот вел самолет так бережно, как молодая мамаша катает в коляске своего грудного младенца; Ритсланд в это время измерял угол сноса. Алексеев почему-то отстал. Мазурук прислал радиограмму: прошли 85-й градус, просим уменьшить скорость, догоним. Молоков убавил скорость на 30 километров. Прошел час, но Мазурука все же не видно. Лишь потом мы узнали, что Мазурук проскочил вперед еще тогда, когда мы кружились у кромки облаков. Следовательно, он шел впереди нас. Мы сбавили скорость, он, «догоняя», увеличил, и, таким образом, расстояние между нами все время росло.