На вершине мира

Во время полета ходить по самолету запрещено: нарушается центровка, и пилотам все время приходится подкручивать стабилизатор. Но слишком сильно хотелось узнать, что делают остальные товарищи в необычном полете. Не каждый же день они летают к полюсу! Я попросил [121] разрешения у Молокова и прошел вдоль всего корабля. Под бензиновым баком, свернувшись калачиком, спал Сережа Фрутецкий, утомленный жаркой подготовкой. Гутовский непрерывно фотографировал лед, используя в качестве светофильтра цветные очки. Стромилов без шапки, с мокрыми волосами переписывался по радио с Диксоном. Шевелев не отходил от него ни на минуту, читая из-под карандаша донесения и немедленно отвечая на них. Ивашина следил за мотором, Молоков и Орлов вели машину, Ритсланд определял курс.

Как мало нас было в этом громадном самолете! Какое-то гордое волнение охватывало при этой мысли. Вот летят девять человек над ледяной пустыней. Их самолет — песчинка. Но люди уверены, спокойны, знают мощь и силу своей техники. Это волновало не меньше, чем сопоставление размеров Ледовитого океана и нашего самолета.

Широта 88 градусов 30 минут. Внизу бесконечные поля. Некоторые из них величиной, пожалуй, с Москву. Трещин мало, разводий почти нет. По ровной глади льдин тянулись морщины торосов. Поля покрыты снегом и нестерпимо сверкают на солнце. Ритсланд попробовал уловить кренкелевскую станцию радиокомпасом, но это ему не удалось. Алеша с сожалением выключил радиокомпас и возвратился к своим обычным приборам.

Подошел Шевелев.

— Смотри в окно, — сказал он мне. — Неровен час, увидим самолет!

Я смотрел во все глаза, но самолета не было. Нередко мне казалось, что вдалеке чернеет корпус машины, но, приблизившись, неизменно [122] убеждался в зрительном обмане — это или ропак, или трещина, или небольшая полынья.

5 часов 52 минуты.

— Полюс внизу, — сказал, проходя мимо меня, Ритсланд и, отодвинув крышку верхнего люка, полез к солнечному компасу, изменяя курс. Полюс ничем не отличается от своих подступов. Те же огромные ледяные поля с прожилками трещин, ровный снеговой покров, торосы по краям льдин. Высота 1675 метров, температура минус 12 градусов. Ничего особенного. Я подумал — как потом рассказать читателям «Правды» о внешнем виде полюса? С грустью убедился, что рассказывать нечего.

Направленный рукою Ритсланда, ведомый Молоковым, корабль шел по меридиану дрейфующего лагеря. Через несколько минут, передав управление Орлову, в штурманскую рубку вбежал Молоков.

— Алеша, смотри! — вскричал он, протягивая бинокль. — Лагерь!

Впереди по курсу виднелось какое-то черное пятнышко. Ритсланд всматривался долго и недоверчиво.

— Подождем, — сказал он уклончиво. — Конечно, лагерь должен быть по этому меридиану. Но что-то уж больно точно получается.

Однако через минуту в рубку вбежал Шевелев. Он кинулся прямо на шею оторопевшему штурману и, горячо расцеловав его, радостно вскричал:

— Лешка, чорт! Вывел все-таки. Легче двести тысяч выиграть, чем найти этот лагерь.

А лагерь уже был виден простым глазом. На снежном белом поле вырисовывались четкие [123] контуры самолета, пятнышки палаток, двигающиеся точки людей. На углу поля выложено «Т», ветер тянул черный дым ракеты. Молоков сделал круг над льдиной, посмотрел вниз и недоуменно сказал:

— Они хотят посадить нас по ветру — так аэродром длиннее. Но ветром может кинуть меня на машину Водопьянова. Лучше я сяду поперек аэродрома — рисковать так только своей машиной.

С величайшей осторожностью Василий Сергеевич подвел самолет к снежному покрову и бережно опустил его на импровизированный аэродром Северного полюса. Пробежав немного по льдине, самолет вдруг сделал гигантский скачок. Оказывается, правая лыжа наскочила на невидимый сверху здоровенный ропак. Шевелев испуганно кинулся к окну.

— Ничего, лыжа сработала, все в порядке, — сказал он, облегченно вздохнув.

Еще несколько секунд, и самолет остановился. Мы были на Северном полюсе.

Дни на вершине мира

26 мая — первый день на полюсе

Итак, мы на Северном полюсе. В окно видны бегущие к самолету юношески подвижной Шмидт, Водопьянов, Бабушкин, Папанин. Построившись коридором около трапа, мы пропустили вперед командира корабля Василия Сергеевича Молокова. Таков неписанный обычай: капитан сходит на новую землю первым. Друзья кинулись к нам, обнимали, горячо жали руки, поздравляли. [124]

— Как замечательно, что вы прилетели, Василий Сергеевич! — говорил Шмидт. — Тот факт, что вы прилетели сюда и так четко нашли лагерь, лучше всяких документов подтверждает каше место. Нас найти можно было только пройдя точно через полюс. Какой молодец ваш штурман!

Услышав последние слова, Алеша Ритсланд поспешно отошел в сторону. Глаза у него сразу стали пугливыми и дикими, как у молодого медвежонка. Этот замечательный человек очень не любил похвал. Когда его отмечали, он ощетинивался и был готов, казалось, защищаться до конца.

— Да, мы развернулись вокруг полюса, как у телеграфного столба, — подтвердил Молоков.