На войне как на войне. «Я помню»

– Как вы относились к особистам?

– А мы их и не видели, у них своя работа, а у нас своя.

– И часто доводилось видеть их «работу»?

– Всего один раз, но мне хватило. Расстреляли перед нашим строем парня, который во время боя струсил и с пулеметными лентами драпанул в тыл…

– Какое впечатление это на вас произвело?

– Я не радовался и не смеялся, конечно, и каждый из нас понимал, что мог находиться на месте этого парня… Война – это жестокая штука. Ни мамы, ни папы там нет… Такими мерами воинская дисциплина и укрепляется. Но я к тому времени уже столько крови и смертей повидал, столько жестокости, столько горя и страданий, что на меня эта картина не произвела особого впечатления. Фронт – это не детский сад! Исполнение приказа там превыше всего, даже если ты понимаешь, что погибнешь при этом… На этом зиждется воинская дисциплина, таким образом куется Победа, а иначе получается Франция, которая сдалась немцам всего за месяц… Подняли ручки перед Гитлером. Армия, и тем более война, требуют жесточайшей дисциплины.

Я вам больше скажу. В 2003 г. умер муж моей сестры, Николай Федоров, 1924 г.р. Он был настоящим партизаном, воевал в Ленинградской области, был в 1943 г. ранен и вывезен на Большую землю. Перед войной их, комсомольцев, учили именно партизанской войне, они уже тогда были разбиты на пятерки, в лесах были подготовлены тайники с оружием и продовольствием. Так он нам рассказывал страшнейшие вещи, что когда их отряд зимой отступал, спасаясь от карателей, то они были вынуждены сами пристреливать своих тяжелораненых, которые не давали им оторваться от погони… Они не могли, не имели права оставить этих раненых немцам, поэтому бросали между собой жребий и… Вот такая жесточайшая была война…

– Были какие-нибудь приметы на фронте?

– Запомнился такой случай. В то утро 12 октября 44-го, когда разбомбили нашу роту, мы увидели, что один наш боец, парень с Украины, Вася его звали, а фамилия, кажется, Ивасюк, встал на колени и молится. Мы его спрашиваем, что случилось, все-таки эта была необычная картина. А он говорит: «Приснилось, что сегодня меня убьют». И точно, в тот день при налете он погиб…

У меня никаких особых примет не было, но перед самым ранением мне приснился такой сон: наша рота едет в теплушках. Как обычно, двери настежь, мы сидим, болтаем ногами, и вдруг я вижу, что паровоз нашего состава падает в пропасть, и за ним падают первые вагоны. Я начал кричать: «Ребята, прыгайте! Спасайтесь! Мы в пропасть падаем!» Но меня никто не слышит… Я продолжаю кричать, но меня по-прежнему никто не слышит. И тогда я выпрыгнул из этого вагона. Вот такой сон, я думаю, вещий, был у меня накануне ранения.

Зато необыкновенный случай был у моей матушки. Это была почти безграмотная женщина, но настолько добрая и мудрая. Несмотря на то что мы сами жили тяжело, она всегда всем помогала. Сразу после войны в Одессе было очень тяжело и голодно. Мама моя переболела тифом, потом возвратным тифом, ужасное было положение… И у нас в доме на некоторое время остановился молодой офицер Николай Маслов, кажется, он был журналист. Хотя пожил у нас он совсем недолго, меньше недели, но очень понравился моей маме, поухаживал за моей сестрой и уехал по делам службы в Германию. Прошло года два, а он нам не писал это время, и в одно утро мама нам рассказала, что ей приснился такой сон: будто к нам в дом кто-то стучится, открываем, а там тот самый Коля Маслов, и он говорит: «Мама (он так называл мою маму), меня обокрали в поезде. Даже белья нательного не осталось, переодеться не во что. Постирайте мне». Мы не придали этому особого значения. Вдруг днем кто-то стучится к нам в дверь. Открываем, а там тот самый Коля Маслов. Поздоровались. Он говорит: «Меня обокрали в поезде. Постирайте мне, пожалуйста…» Этот случай я не с чьих-то слов пересказываю, я все это сам лично видел и слышал…

– Как получилось, что у вас нет ни одной фотографии с войны?

– Кому до нас, до простых солдат, было какое дело? Может, в тыловых частях, где люди успевали познакомиться и подружиться, и была возможность сфотографироваться, а там, где я служил, ничего этого не было. Меня на фронте приняли в комсомол, так даже комсомольский билет выдали без фотографии. Конечно, очень жалею, что у меня не осталось фотографий моих друзей, которые погибли.

– Как вас встречали поляки?

– Это была разоренная страна. Поляки встречали хорошо, говорили так: «Советский Союз – хорошо, но колхозы – плохо…» Но там была, конечно, очень сложная внутриполитическая ситуация. Я не слышал такого, чтобы они стреляли в наших солдат, но зато рассказывали, что они кидали гранаты в наши госпитали. Вообще, поляки – это такой народ, который помнит только плохое, что им сделала Россия и Советский Союз, а вот то, что они сами творили, они не помнят.