Читаем На войне как на войне. «Я помню» полностью

Так вот, когда я пришел, а у меня три брата. Старший брат погиб, второй был в армии, в окружении – вернулся, младший тоже учительствовал. В соседней деревне был товарищ старшего брата Анатолий Адамович Марунько. До войны был директором школы, потом в армии был летчиком, оттуда его направили для организации партизанского движения. Все было конспиративно. Однажды ко мне на лыжах один приходит: «Ты знаешь, ночью самолет летел и вот пачка листовок. Давай листовки распространим». Листовки были о разгроме немцев под Москвой, о событиях на фронте. Каждое слово правды подбадривает людей, приносит радость. Сразу я не сообразил, что целую пачку самолет не может выбросить. Оказывается, листовки печатались в нашей типографии. Их передали хлопцам, чтобы распространили, а они меня привлекли. Мы на лыжах пошли по деревням и разнесли эти листовки.


Потом стали партизаны громить гарнизоны, заготовительные немецкие пункты. А немцы сожгли деревню, расстреляли всех жителей. Это навело ужас, казалось, что и нас может такое постичь. Мы не знали, что эта деревня помогала первому партизанскому отряду. Мы думали, что немцы ее сожгли просто так. Это от нас километров 20. Оказывается, там была стычка немцев с партизанами, и они эту деревню сожгли. У нас по деревням было много окруженцев. В нашей деревне больше десятка. Их немцы стали брать на учет и стали их брать насильно в полицию. Они там побудут день-два и убегут. Один убежал, записано, что он из нашей деревни, приехали немцы, собрали всех жителей у дома, где он жил, и дом сожгли. Хотя он совершенно чужой человек. И я в этой куче был. У нас был такой мужик забавный. Мы решили, что нас будут расстреливать на кладбище. Так нам казалось. Он говорит: «Я крикну, а вы разбегайтесь в разные стороны. Всех не убьют». Дом сожгли, а нас распустили. Я знал, что действуют партизанские отряды. Пошел искать партизан. Главное, иду и… след моего младшего брата. Подковка на сапоге отломана. Потом с ним встретились. Разыграли представление о насильном угоне в партизаны. В одну ночь ушел я, Борис, Анна, Иван Гаврилов и Катя. Это лето 1942 года. Отряд размещался в лесу, в трех километрах от немецкого гарнизона. Жили в шалашах. Было уже тепло. Было уже два отряда. Один отряд организовал под Лепелем Лобанок, а второй в Ушачах – Дубровский. Потом объединились в бригаду Дубова, Дубровский командиром, а Лобанок – комиссаром.


– Вас проверяли?

– Принимали на общем собрании партизан. Приходишь туда, день, два проходит. А потом общее собрание. Задают вопросы. Надо сказать, что если брата приняли, то и его примут, но вопросы задавали с пристрастием. Кроме того, людей готовили для перевода в партизаны.


– То, что вы были в плену, учитывалось?

– Это не играло роли. Там большинство было пленных или окруженцев, которые потом пошли в партизаны.

Надо было готовиться к зиме. Наш отряд тогда послали искать место в лесном массиве Березинского заповедника – место болотистое, среди болот есть отдельные сухопутные островки. Нашли проходы. Землянки делали большие, человек на 20–30. Нашлись мастера. Делали очаги. Построили баню, госпиталь (целый дом перевезли из деревни). И другие отряды прибыли сюда. Целый городок. Стало уже 4 отряда. Люди массово пошли в партизаны. Притянули с колхозной электростанции генератор, локомобиль с Ушачей – сделали электростанцию. В землянках был электрический свет.


– Оружие сами добывали?

– Много было бросового оружия. Жители собирали. Каждый старался прийти в отряд уже с оружием. Было и трофейное оружие. Однажды была засада на дороге Лепель – Витебск недалеко от Лепеля, в километрах 12. Половина была безоружных. Задача: взять оружие врага и его же оружием убить. Источником оружия служил и укрепрайон в районе Полоцка. Когда наши войска отходили, доты взорвали, но там что-то сохранилось. Местным жителям давали задание набрать повозку с оружием, боеприпасами – даем корову. Скот у нас был. В Ушачах немцы подготовили стадо крупного рогатого скота для вывоза в Германию, а его захватили, стадо паслось как будто местных жителей, а на самом деле партизан. Этих коров раздали, у кого не было. С таким расчетом, чтобы в любое время забрать. У нас были талантливые мастера, к обгоревшим винтовкам делали приклады, делали самодельные автоматы. Миномет свой сделали. На старых складах собрали мины и снаряды, мобилизовали 400 подвод и вывезли их, а миномета нет! Нашли трубу, братья-мастера месяц шлифовали песком, апробировали, потом сдали в эксплуатацию. Я был пулеметчиком. У меня был револьвер, так вот эти мастера рассверлили барабан под автоматный патрон, которых было много. Потом у меня был английский пистолет 12-мм калибра. Я однажды шел по лесу с пистолетом, и одним патроном в нем, а вокруг выли волки, но я не понимал, чем это грозит. Я шел в штаб бригады. А потом, когда политруком был, у меня уже наш автомат был ППШ.


– На какой железной дороге вы устраивали диверсии?

Перейти на страницу:

Все книги серии Артем Драбкин. Только бестселлеры!

На войне как на войне. «Я помню»
На войне как на войне. «Я помню»

Десантники и морпехи, разведчики и артиллеристы, летчики-истребители, пехотинцы, саперы, зенитчики, штрафники – герои этой книги прошли через самые страшные бои в человеческой истории и сотни раз смотрели в лицо смерти, от их безыскусных рассказов о войне – мороз по коже и комок в горле, будь то свидетельство участника боев в Синявинских болотах, после которых от его полка осталось в живых 7 человек, исповедь окруженцев и партизан, на себе испытавших чудовищный голод, доводивший людей до людоедства, откровения фронтовых разведчиков, которых за глаза называли «смертниками», или воспоминания командира штрафной роты…Пройдя через ужасы самой кровавой войны в истории, герои этой книги расскажут вам всю правду о Великой Отечественной – подлинную, «окопную», без цензуры, умолчаний и прикрас. НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ!

Артем Владимирович Драбкин

Биографии и Мемуары / Военная документалистика и аналитика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное