На войне как на войне. «Я помню»

В Виннице, как только прибыли, на станции нам дали поесть заварную муку. Клейстер. Сладкая. Это как слабительное. У всех начался понос. И массовая смертность пошла. Посреди этого лагеря бульдозером выкапывали траншею, потом в траншею скидывают трупы, пока она не наполнится, потом закрывали. Все раздетые, голые лежат – смотришь, вырезан кусок тела. Даже людей ели. Костры разводили. Десять рублей стоила ложка супа. Варили человечину. Возможно, и я ее ел. Яму зароют – другую выроют. Что-то страшное: лежишь на нарах – справа мертвый, слева мертвый, никаких эмоций, как будто так и должно было быть. Все-таки немцы боялись эпидемий. И стали нас рассредоточивать. Я попал в группу человек 50—100. Километров за 20 нас отвели в детский дом – его оградили, вышки поставили. Наша задача – за 7 километров носить плашки дров из грабового леса. Метровые, тяжелые палки заставляли носить. Начался мороз. Ноябрь месяц. Никаких рукавиц. Руки мерзнут. Я с умершего снял пилотку, кругом обшил и разрезал, чтобы руку всунуть можно. Думал: «Убегу в лес, но собаки догонят». Нескольких человек пристрелили… То что мы делали, могла выполнять одна машина. Просто так нас медленно уничтожали. Пригнали туда в середине недели. Думал: «Воскресенье, выходной». Немцы в воскресенье в начале войны не воевали. Даже не бомбили. Но нет – погнали. С каждым днем слабел. Треть пленных уже пристрелили. Понял, еще день-два – и меня пристрелят. Сил нет. Утром в понедельник думал, как бы мне попасть не на работу, а на кухню, что была за проволокой. Там тоже пленные работали. Утречком встал. День морозный. Солнце еще не всходило. Попался топор с одной отломанной щечкой. А так топор целый. Я отломанную часть взял ближе к руке. Делаю вид, что ищу палку, топорище. Иду на проходную, где стоит немец. Делаю вид, что ищу палку. Или немец такой попался, или поверил мне. Кто его знает? Показывает: иди к сараю. Сам думаю, как бы мне уйти. За сараем овраг. Топор в сторону и… ходу. Так мне удалось бежать.

– Был обмен хлеба на сигареты?

– Никакого. Нам давали только баланду. Если кто-то попадал на работу, может быть, кто-то давал. Даже иногда немцы давали. Помню, где-то разгружали кожи скота небольшой группой в человек десять. А тут смотрю – ребята собрались. Кожа с прожилками, с кусочками мяса. Мы грызли эту кожу. Вспомнился Джек Лондон «Борьба за жизнь». Как собаки… мне страшно стало. Я попробовал – невкусно. Но стал грызть. Это невероятно.

Помню в лагере, еще вначале, бомбежкой убило лошадь. Разрезали, съели. Несколько суток валялась нога, вонь уже пошла, но около копыта еще немножко осталось мяса. Я держался за подкову и грыз эту ногу с удовольствием! Ведь она уже пахла! И болезней не было. Просто удивительно. В критическом состоянии организм сосредотачивает всю свою внутреннюю энергию.

– О чем разговаривали? Основное время в лагере чем было занято?

– Разговаривали кто о чем. Иногда брали на работу. Человек пять из нескольких тысяч. Остальные кто лежит, кто ходит, кто вшей ищет. В карты играют, в очко, анекдоты травили. Появилось много вшей. Даже на бровях по 5–6 штук сидело. Играли со вшами. Положит пятачок и на него в центр свою вошь. Чья быстрее с пятака сбежит – тот выиграл. Играли на деньги. Потом самых быстрых вшей продавали. Ходит такой: «Беговая вошь! Кому беговую вошь!» За нее дают 100–200 рублей. При обилии вшей продавали вошь за деньги.

Помещение, наверное, раньше было зерноскладом. Я сидел, искал на полу зернышки, чтобы немножко что-нибудь пожевать. А там немец придет, позовет, к стенке поставит.

– Тогда, когда вас поставили к стенке, как вам удалось выжить?

– Наверное, ему надоело, бросил.

Мы себя там не чувствовали людьми, и нас не считали за людей. Мы были как козявки. Они могли что угодно с нами делать. Мы были полностью бесправными.

– Что помогло сохранить свою личность, не позволило опуститься?

– Советское воспитание победило войну. Война была всенародной. Независимо от возраста, от положения, от национальности, от образования. Все были едины в стремлении победить врага. Это результат всей нашей системы: и школы, и семьи, и организаций, всей нашей жизни.

– Обсуждали, почему попали, что делать?

– Все знали, почему попали. Тогда все видели и неопытность командования, и превосходящие силы противника, и растерянность, и панику. Немцы были уже обстреляны. А мы – главным образом молодежь необстрелянная. Там, где был приписной состав, участники Гражданской войны, там была организация. А молодежь – сразу паникует. Паника – самое страшное. В первые дни паника нас губила.