На все четыре стороны

Распаковав и приготовив бинт, она решительно расстегнула орудие пытки и отставила его в угол, за кресло, чтобы не било по глазам. Затем сноровисто обмотала коленку эластичным бинтом и попробовала походить и посидеть. Бинт нигде не давил, не тянул, не мешал, лежал идеально. Конечно, сгибать ногу, когда сидишь, было чуть затруднительно, но в самом деле — только чуть. И при ходьбе Алена практически не хромала!

Затем она надела легкие бледно-желтые клетчатые брюки, бледно-зеленую трикотажную кофточку с короткими рукавами, бежевые босоножки и зеленоватые серьги из ракушек… Красиво! На маскарадный костюм, правда, это мало похоже, но всякие бывают обстоятельства, в том числе и форс-мажорные.

Алена покидала в небольшую сумку ночную рубашку, халат, кое-какие мелочи, необходимые для двухдневного путешествия, прихватила на всякий случай теплую кофту и вышла в гостиную, где Морис уже собирался бежать в магазин за провиантом для увечной гостьи.

— Никто никуда не идет, — заявила Алена. — Мы на вокзал на такси поедем или в метро? А кстати, с какого вокзала отправляемся?

— С Монпарнаса, — ответил Морис.

А потом они с Мариной заговорили в два голоса, убеждая, предостерегая, умоляя не рисковать… Потом два голоса устало умолкли, две руки безнадежно махнули: время поджимало, пора было ехать на вокзал.

И они поехали! Они поехали на такси, а потом на скоростном поезде, в котором закладывало уши, как в самолете, и который мотало, как полуночный пустой трамвай на поворотах, и через час невыносимо комфортабельного и стремительного пути прибыли в Тур. Сильви — миниатюрная, седая, милая, любезная — отвезла их на маленьком «Рено» в тот кукольный домик, о котором говорила Марина, и накормила убойным французским ужином — потрясающее белое бургундское вино «Вувре», дыня с багетом (французы едят дыню с белым хлебом, причем в самом начале обеда!), помидоры с моцареллой, желтый горячий рис с карри и сырыми шампиньонами, два вида козьих и три обычных сыра да еще и мороженое. Потом началась семейная болтовня, а Алена пошла укладывать Лизочку спать и устраиваться в мансарде, куда ее определили на ночлег.

Здесь жил Морис еще студентом, и комната была полна его магнитофонными кассетами с песенками Джонни Холлидея (Жанни Олидей, как говорят французы), и дисками с музыкальной классикой всех времен и народов, и детективами Жапризо, которые он любил так же, как и Алена, и собраниями афоризмов от Ромула до наших дней, и первыми антикварными безделушками, которые он покупал, когда только начал увлекаться этим делом. Пахло в комнате цветами, жарой, чуточку пылью, мастикой для натирания мебели, старыми книгами… Чудесный это был аромат, посреди которого Алена сладко уснула и проснулась среди ночи оттого, что кто-то стоял около ее кровати и внимательно смотрел в лицо.

Она подхватилась с коротким, немедленно задавленным ладонью криком.., кстати, задавленным ее же собственной ладонью. И прижала ее ко рту она сама, не кто-то другой, потому что никого, ни одной живой души в комнате не оказалось, а в лицо Алены смотрела огромная, нереальная белая луна, стоящая прямо напротив окна.

Ага, забыла опустить жалюзи — и вот вам результат!

Алена подошла к окну, немножко полюбовалась на лежащий внизу розовый садик — сейчас он был бледно-голубой, призрачный, полный затаившихся теней, — опустила жалюзи, заодно вспомнив, что это слово, jalousie, переводится с французского как «ревность»… Говорят, будто их изобрел ревнивый муж, чтобы скрыть красоту своей жены: она могла смотреть на улицу, но ее не видел никто! Пошла было снова к постели, но вдруг услышала за дверью какое-то кряхтенье и царапанье.

Это еще что такое?

— Мяу! — жалобно сказали за дверью, и Алена открыла ее.

Кошка Сильви — худая, полосатая, с огромными желтыми глазами и плотно прижатыми к голове маленькими ушками — балансировала на перилах винтовой лестницы (Алена мигом вспомнила, как вчера вползала по этой лестнице в мансарду, сначала ступая на правую ногу, а потом подтягивая к ней левую… Железный Хромец отдыхает!) и жалобно смотрела на Алену.

— Ты что, Минет? — Честное слово, кошку именно так и звали, и чем руководствовалась высокоморальная вдова Сильви, давая ей такое рискованное имя, для Алены оставалось загадкой… Впрочем, произносилось это имя как Минэт, через "э", а не через "е", и в переводе с французского minette означало всего-навсего «кошечка», так что каждый понимает вещи согласно своей испорченности. — Ты почему не спишь?

Французская кошка, судя по всему, понимала по-русски, потому что вместо ответа очень выразительно подняла голову, и Алена увидела на скате крыши небольшой люк. Люк был закрыт.

— А, понятно. Погулять хочешь? Ну, я не знаю, можно тебя выпустить или нет?

Минет мяукнула громче, еще громче и еще…

А если она сейчас разорется и всех перебудит? Проснется Лизочка, и тогда пропал сон ее родителей… А утром надо ехать на этот знаменитый маскарад. Уж наверное, Алена не причинит никому вреда, если выпустит Минет на крышу. В конце концов, кошки должны гулять по крышам. А также коты.