На все четыре стороны

Мы лежали рядышком и разговаривали тихо-тихо, чтобы не потревожить спящих. Мы называли друг друга на «ты» с такой естественностью, словно были знакомы всю жизнь.

— Чур, я первая спрошу, — шепнула Малгожата. — Ты что подумала, когда меня увидела? Только правду говори!

Меня почему-то обрадовала эта мысль.

— Правду? — спросила я. — Хорошо, будет тебе правда. Я подумала, что ты провокаторша.

— Ну? — усмехнулась она. — Вот оно как… И что ж ты сделала бы? Выдала бы меня?

До той минуты я не знала ответа на этот вопрос. Теперь вдруг он явился ко мне:

— Нет, не выдала бы. Я бы с тобой поговорила. Я бы убедила тебя, что грех иудин нельзя на душу брать. Наверное, лучше убить, чем предать.

— Да нет, не лучше, — вздохнула Малгожата. — Лучше уж вовсе не грешить, но это лишь для таких светлых, ангельских душенек, как твоя. А мне гореть в огне… Я даже и сейчас слышу кипенье смолы и треск адских дров! Потому что я — конечно, ты совершенно правильно угадала! — провокаторша красных панов.

— Что?! — попыталась воскликнуть я изумленно, недоверчиво, но звук застрял у меня в горле, вернее, поперек его. Я почувствовала, что задыхаюсь. Я онемела!

— Ну что, теперь отринешь меня, говорить не станешь? Или крик поднимешь? Разбудишь всех, выдашь меня? — спросила Малгожата насмешливо.

Я молчала…

— Не стану сейчас тратить время, слова плести и объясняться, — продолжала она. — Может, потом, когда опасность от нас отвяжется, я тебе все расскажу. Поймешь или нет — не знаю, но сейчас ты должна мне поверить. Я байку про красного командира, которого чуть столовым ножиком не зарезала, сплела для того, чтобы к вам в камеру попасть. В ту, где ты сидишь. Потому что ты сейчас близ смерти ходишь, а я должна спасти тебя.

Я была в таком состоянии, что даже не задала самого естественного вопроса: в чем опасность? Я спросила о другом:

— Зачем тебе меня спасать? Не проще ли убить, чтобы я тебя не выдала?

— Не могу, — повернула ко мне голову Малгожата. — Не могу забыть, как ты добра ко мне была, когда я плакала в общей камере. Откуда тебе было знать, что это игра была, что для меня заплакать — как улыбнуться, так же легко. Я ж акторка, ты забыла? Меня нету — есть одна игра. Но не сейчас, нет, не сейчас! Сейчас я правдива, словно пред господним престолом. Мне можно верить, когда господа упоминаю, я ж католичка! Вот послушай меня. Здесь есть одна женщина — Тимофеева. Она нашептала на тебя надзирательнице, что ты большая шишка среди белых была, что скрываешь свое благородное происхождение, якшалась только с аристократами, которые чуть ли не на дружеской ноге были с государем. Надо, мол, тебя допросить покрепче: нутро у тебя хлипкое, ты труслива, крови боишься, нажать на тебя — тогда и посыплются из тебя явки да пароли белой контры.

У меня зашумело в ушах.

Тимофеева! Ада Константиновна Тимофеева! Ах, какая подлая, подлая женщина! И ведь бывшая сестра милосердия… Да разве можно в это поверить?

Верить не хотелось. А может быть, Малгожата врет? — подумала я. Она ведь беспрестанно врет!

— Вижу, не веришь мне? — Малгожата словно бы прочла мои мысли. — Но сама посуди, на что мне врать? И еще подумай: откуда мне знать то, что я тебе рассказала? Откуда, если не от самой Тимофеевой? Конечно, она не мне донесла, а комиссарам, но до меня дошли верные слухи, что с завтрашнего дня начнут тебя тягать на допросы. Станешь запираться — увезут на «Кузницу». А оттуда, сама знаешь, не возвращаются.

Странное, помню, ощущение возникло у меня при этих словах! Я Малгожате поверила безоговорочно, но не страх испытала при мысли о своей неминучей смерти, а горе, огромное горе: так, значит, я больше не увижу Льва Сокольского, Левушку, как его мысленно называла! Ну а потом пришел страх перед мучениями, которые меня, конечно, ожидали.

— Ну что же, — промямлила я, — спасибо, что предупредила. Когда, говоришь, начнется это? С завтрашнего дня?

Грех, конечно, надо смиренно выносить все, что уготовил нам господь, но, сознаюсь, мысль о самоубийстве закралась-таки в мою голову.

— Не надо так думать, — твердо сказала Малгожата, снова будто подслушав мои мысли. — Не надо. Тем более что сегодня ночью мы отсюда уйдем.

Я так и дернулась к ней… Словно в сердце меня надежда ударила!