На все четыре стороны

— Я, знаешь, давно решила с этим покончить, — еще тише зашептала Малгожата. — Работаю на них, а сама думаю — каждое мое задание может стать последним. Либо они пристрелят, либо в камере задавят, если узнают меня… Нет, мне надо бежать отсюда. Ну так я и решила — будь что будет, а тебя с собой возьму. Может, спасение твоей жизни зачтется мне. Я давно мечтала грехи свои искупить спасением чистой души! — Она возбужденно хихикнула. — Слушай меня. Сегодня ночью из соседней камеры офицеры будут бежать через подкоп. Начальство тюремное и все главные большевики об этом знают. Их выпустят, потому что среди них есть несколько красных, которые под видом офицеров должны уйти вместе с беглецами. Их под разными предлогами из нескольких камер в эту, к офицерам, подсадили. Их задача — внедриться в белое подполье, а главное — добраться до самой Добрармии-Деникина. Кто куда, в какие войска, в какие части должен влезть, не знаю, но они должны вредить белым как только возможно. Подробности их заданий мне неизвестны, да меня это не слишком интересовало. Главное — другое. Тут у меня есть один приятель, коридорный надзиратель, от него мне все и стало ведомо… Предан мне, как пес. Он как раз дежурит нынче. Побег офицерский назначен на два часа ночи. Как только пробьет половину третьего, мой друг нам дверь откроет и выпустит нас. К тому времени ни одной души в офицерской камере уже не останется. Он отведет нас в эту камеру, и мы тоже уйдем через подкоп, на рассвете будем уже далеко отсюда… Если на то будет воля божья и милость Девы Марии… — торопливо оговорилась Малгожата.

— А потом что? — спросила я онемевшими губами.

— Ютро вечером будем у своих, коли бог даст, — прошептала Малгожата, и меня пронзила ужасная мысль, что я разговариваю с сумасшедшей. Как это — утром вечером?! Что она бормочет?! Но в следующее мгновение вспомнила, что «ютро» — по-польски «завтра», а «утро» у них называется словом «рано». «Ютро вечером» — стало быть, завтра вечером мы, возможно, доберемся к своим…

— Конечно, может статься, и поймают нас да убьют, но ты должна помнить, что я сделала все, чтобы тебя спасти, — снова послышался шепот Малгожаты.

Я слушала ее как во сне. Мне казалось, что никакому Габорио или Полю де Коку, романами которых зачитывался мой брат Петя в юности, не придумать такого поворота событий. И запоздалый страх начал трогать мою спину своими ледяными пальцами.

— Это невозможно, — почти простонала я. — Нет, я боюсь!

— Уже поздно бояться, — усмехнулась Малгожата. — Дело идет о жизни и смерти. Хочешь умереть молодой? Нет? Ну и я нет. Я себе зарок дала, что доживу лет до девяноста, никак не меньше. А ты, конечно, сама решай, сколько прожить хочешь. Ну что, уйдешь со мной? Згода? Согласна?

— Згода, — слабо выдохнула я.

— Вот и добже, — прошептала Малгожата и лукаво усмехнулась:

— Только гляди, не позабудь мою камизэльку! Этого я тебе в жизни не прощу!

* * *

Строго говоря, Алена оказалась права, потому что с маскарадными костюмами у всех была страшная морока и суета. В них ни встать толком, ни сесть, они очень скоро сделались запорошены пылью, закапаны вином и испачканы кремом от пирожных. Дамам было не до общения: они разглядывали друг на дружке платья разных эпох и стилей, втихомолку хихикали… Иногда хихикали очень даже громко, и Алена своими ушами услышала, как одна родственница «любезно» сказала другой родственнице, изображавшей египетскую мумию и по такому случаю обмотанной белыми тряпками с головы до ног:

— Классный костюм, шерри! Extraordinaire! У тебя такой вид, будто тебе и в самом деле пять тысяч лет до нашей эры!

Больше мумия Алене на глаза не попадалась: то ли обиделась и отбыла в свой Древний Египет, то ли поступила более разумно: размотала дурацкие тряпки и засунула их под какой-нибудь куст, благо их на огромном участке имелось предостаточно.