На все четыре стороны

Ну конечно, конечно, коне-е-ечно, предполагалось, что эта русская дурочка сейчас хлопнется в обморок прямо в объятия французского ковбоя — от изумления хлопнется. Но не на такую напали, мсье! Северные девушки не только горячи — они отличаются умом и сообразительностью. Поэтому Алена просто усмехнулась краешком рта, глядя в наглые — теперь она это точно знала: ух, какие наглые! — темные глаза Габриэля:

— Что-то не пойму, вы обо мне говорите или о себе?

— В каком смысле? — сделал он вид, будто не понимает, но в непроницаемых — наглых! — глазах уже что-то дрогнуло, и, надо отдать ему должное, он не стал корчить из себя идиота:

— Ага, значит, вы меня все-таки тогда заметили там, около Сакре-Кер!

Еще минута — и Алена сама расписалась бы в полной дурости, простодушно сообщив Габриэлю, что просто догадалась о его присутствии там, около карусели: ведь никто (ни одна живая душа, даже Марина) не знал о том, что Алена фактически присутствовала при убийстве, а если он знал, значит, сам там был… Но тотчас она мысленно схватилась за голову: «стетсон», господи боже! Человек в белом пиджаке и «стетсоне», дремавший на скамье под балюстрадой! В самом деле, слишком уж много «стетсонов» клубится вокруг Алены Дмитриевой, гораздо проще предположить, что их на самом деле два: фирменная шляпа карусельщика и «стетсон» Габриэля. Нет, три: еще «стетсон» какого-то тощего человека в черном, обогнавшего Алену на рю де Баланс незадолго до трагического приключения в библиотеке.

А некто в «стетсоне», танцевавший этой ночью танго под окнами домика Сильви?

Алене очень хотелось спросить Габриэля, не он ли это был, однако не спросила. Потому что внезапно сообразила: ладно, она не пошла в полицию, потому что, в отличие от него, не знала об объявлении, но ведь она — всего-навсего свидетельница! А Габриэль.., ого, может быть, и не только. Вернее, не столько! Не столько свидетель, сколько…

Возле карусели он сидел на скамейке, соседней с той, на который лежал первый убитый бродяга. И у него были реальные возможности незаметно прикончить спящего. И вот теперь Алена обнаружила Габриэля практически рядом с новым трупом. Где гарантия, что он не вышел из дома за несколько минут до возвращения Алены? Где гарантия, что не он вытер о траву окровавленный нож, а потом.., а потом не бросил его в пруд? Ну, конечно! То-то он стоял около пруда, когда его окликнула Алена! А все остальное он разыграл как по нотам… Но кто знает, куда заведет его эта игра?

И Алене снова стало страшно. Так страшно, что она вдруг кинулась бежать — на сей раз в правильном направлении, к усадьбе Терри, и мчалась во всю прыть, каждую минуту ожидая услышать запаленное дыхание за спиной или вообще словить пулю между лопаток… А вдруг дурацкие ковбойские кольты не такие уж дурацкие, а настоящие, вдруг заряжены по-настоящему?

Алена прибежала, успокоилась, а потом началась милонга. И теперь она снова испытывала тот же жуткий страх. Габриэль отменно танцует. Он обожает аргентинское танго — сам об этом сказал.

Что, вот что он делал ночью около дома Сильви?

Выслеживал Алену? Неужели снова случайность, совпадение? Или нет? Два синих одеяла, два убийства — и дважды рядом Габриэль. Это тоже совпадения? Или.., нет?

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ЗОИ КОЛЧИНСКОЙ

Мы протиснулись в темноту мужской камеры и несколько мгновений стояли молча, давая глазам привыкнуть. Здесь царила совсем другая тишина — тишина пустоты, и ноздри мои напряглись, почуяв запах сырой земли. Значит, и правда был сделан подкоп! И люди через него ушли!

— Ну да, — шепнула Малгожата, — я ведь говорила! Их нет! Они уже на свободе. Теперь наш черед!

Надзиратель чиркнул спичкой, освещая камеру. Она была пуста, и мы увидели горку земли в углу, возле последних в ряду нар.

Метнулись туда — в полу зияла дыра. Спичка погасла. Надзиратель зажег еще одну. Потом выхватил из-под мундира палку, обмотанную чем-то, пахнущим смолой. Поднес к ней спичку — это оказался факел, который вмиг запылал.

— Скорей! — сказал он. — Спускайтесь. Огня хватит ненадолго. Смотрите внимательно под ноги, берегите себя.

На меня он даже не глядел. Вся его забота, все слова были обращены к одной Малгожате.

— Я буду ждать тебя где условились, — проговорила она, легко коснувшись его лица рукой. И выставила ладонь, останавливая рванувшегося к ней мужчину:

— Тише! Потом! Зоя, надень ботинки!

Я опустилась на пол, сунула ноги в ботинки, кое-как затянула шнурки, вскочила. Малгожата стояла над ямой, подсвечивая факелом. Потом она проворно присела на край и опустила было туда ноги, но тотчас вскочила:

— Нет! Страшно!

Голос ее сделался жалобным, как у ребенка.

— Давай я пойду вперед, — предложила я, хотя и мне было страшно, почти невыносимо страшно.

— Нет! — Малгожата вцепилась в мою руку. — Нет, я боюсь! Гжегош! — Она с умоляющим видом повернулась к надзирателю, которого, как оказалось, звали Григорием, что по-польски Гжегош. — Пойди ты первый. Я боюсь.