На все четыре стороны

— Не бойся, — шепнула она, — здесь тихо. Они ушли, нам ничто не грозит. Давай будем умываться, и волосы надо отмыть, мы же все в земле.

Мне почудилось, что она сошла с ума, однако тихий плеск воды по песку заставил оглянуться. И я обнаружила, что мы находимся около Свии. На противоположном берегу возвышался тонкий и стройный, освещенный полной луной силуэт колокольни старого женского монастыря во имя святой Ольги, и я поняла, что мы выбрались из подземного хода не столь уж далеко от тюрьмы, рядом с городским парком. Наверху лежала главная улица Свийска, улица Тезоименитства Государева, переименованная дважды: сначала, при Временном правительстве, она стала проспектом Демократических Свобод, ну а потом, при красных, превратилась не то в проспект Кровавых Зорь, не то в улицу Красной Зари. Да это не суть важно.

Что и говорить: при царе-батюшке даже здесь, на тихом речном берегу, беглецов из городской тюрьмы мигом сцапали бы, потому что парк постоянно патрулировали городовые, а теперь тут была просто лесная глушь, наверху, на проспекте Красной Зари (или все же Кровавых Зорь?), — ни огонька, все затаилось, все замерло… И мы могли чувствовать себя совершенно свободно, словно в девственном лесу, собираясь раздеться и вымыться в реке.

— Погоди, — сказала Малгожата, видя, что я уже начала расстегивать платье, — давай найдем захоронку Григория.

— Захоронку Григория?! — При этих словах меня передернуло от ужаса.

— Ну да, — усмехнулась она так легко, словно и не прошла несколько минут назад мимо трупа поклонника, а может быть, и любовника. — Я его давно попросила спрятать на берегу кое-какие мои платья и другие вещи. Знала же, что скоро побег предстоит. И на тебя кое-что найдется из моей одежды. Белье — тоже. Вот только туфли… Ну, поглядим, может, и подберем что-нибудь. Так, где же это может быть?

Она прошла по берегу, заглядывая под низко свесившиеся кусты, как вдруг вскрикнула и кинулась прочь. Добежала до меня, схватилась обеими руками — я первый раз увидела ее в таком ужасе, первый и последний, — вскрикнула:

— Там человек! Живой человек лежит и глядит на меня!

Мы смотрели на темное, неподвижное пятно под кустами. Пятно не шевелилось.

— Бежим отсюда, — предложила я.

— Куда мы побежим, скажи на милость, такие грязные да оборванные? — рассердилась Малгожата. — Ты хоть в юбке, а я далеко ли уйду почти раздетая, в одном грязном пеньюаре? Надо помыться да переодеться, говорю тебе! Как назло, человек лежит там, где, мне кажется, Гжегошева захоронка и зарыта под коряжиной. Деваться некуда, пойдем посмотрим.

Мы двинулись вперед, цепляясь друг за дружку, как дети.

— Только кинься на нас! — тонким голосом пригрозила в пространство Малгожата. — Мы будем стрелять!

Она не уточнила, из чего можно будет стрелять, имея при себе только голые руки. Но я не стала спрашивать ее об этом.

Темное пятно не издало ни звука, не шевельнулось. Мы приблизились и сели на корточки, вытянув шеи и глядя на него, как дети глядят на незнакомую зверушку.

Это и впрямь был человек. Я различила связанные за спиной руки, худое тело, кляп во рту, полные слез глаза, седые, растрепанные волосы… И, громко ахнув, бросилась к нему, внезапно узнав — это был не кто иной, как наш знакомый историк из той, первой, общей камеры!

Вмиг мы развязали ему руки и ноги, вытащили кляп, усадили. Пока я хлопотала над ним, Малгожата добежала до кромки реки и в горстях принесла воды — больше нам не из чего было его напоить.

Он выпил с благоговением, поцеловав ее руки (я только усмехнулась про себя, поскольку удостоилась лишь горячего «Спасибо, спасибо!», и вспомнила, как он смотрел на ее розовый пеньюар, как текло его лицо при этом), и наконец заговорил:

— Век за вас господа буду молить, милые дамы. Если бы не вы, даже не знаю, какова бы была моя участь. Но как вы сюда попали?

— Я думаю, так же, как и вы, — пробормотала Малгожата, вглядываясь в его лицо. — Подземным ходом! А, я догадываюсь, в чем дело. Вас бросили в офицерскую камеру? И вы стали свидетелем и участником побега? Вижу землю в ваших волосах, и одежда ваша вся в земле. А потом, когда выбрались, они не захотели, чтобы вы шли по их следу, узнали, куда они направляются, побоялись, что вы можете выдать их, ну и связали вас, оставили валяться под кустами да молить небеса, чтобы ниспослали какого ни есть бродягу, который бы развязал вас. Ну что ж, вам повезло!

— Повезло несказанно, — пробормотал он. — Но скажите, милые дамы, есть ли у вас где укрыться? Не возьмете ли меня под свое покровительство? Я ведь чужой в этом городе. Приехал сюда читать лекции в университете — лекции по смешанным российско-польским родословным, — а вместо этого угодил в тюрьму как шпион Пилсудского!

— По русско-польским родословным? — засмеялась Малгожата. — Надо же, какое совпадение!

— В чем же совпадение?

— Да у меня тоже смешанная родословная, только не русско-польская, а французско-польская.

— Неужели? — ожизился историк. — И какие же фамилии в ней присутствуют?

— С одной стороны графы де Флао, с другой — графы Потоцкие.