Сердце забилось чаще. Давно я так не волновался. Давно так боялся не успеть. Испания. Место, где кроются ответы на все вопросы. Больше ты не сможешь бегать от меня. Хватит. Иначе обоих с ума сведешь.
— Пусть подготовят самолет. Мы немедленно вылетаем.
— Но нужно получить разрешение и…
— Даю час. Понадобится, подключи Громова. Через час мы вылетим в эту чертову Севилью, иначе все могут искать себе новую работу.
Елизавета Крамер
— Элизабет? — изумилась сухонькая старушка, силясь понять, не изменяет ли ей зрение. Она даже надела очки, чтобы лучше меня разглядеть. — Oh dios mio! Проходи, дорогая, проходи, скорее. Ты совсем плохо выглядишь, mi querido.
— Простите, сеньора, что без предупреждения. Но мне нужно с вами поговорить.
— Никаких разговоров до завтрака, ты знаешь правила этого дома!
Да. Сеньора Крамер непреклонна, и законы ее дома непреложны.
Я знала здесь каждый сантиметр, каждый закуток, каждый уголок… Привычным движением положила сумку на свою полку, будто ожидавшую возвращения хозяйки. Надела свои тапочки — привычка, которую тут не особо понимают, прошла на кухню и села на свой стул за большим круглым столом. Прежде здесь собиралась большая семья. Мы с Ирвином, его сестра Эухения, другая сестра — Пилар с мужем и детьми. Ирвин, словно клей, держал семью вместе. Он был душой семейства, светлым, позитивным человечком, тем огоньком, к которому стремились, как мотылек на пламя. Вот только в его пламени никто ни разу не сгорел, потому что оно не уничтожало. Оно дарило свет и тепло… Таким был он. Мой Ирвин.
— Откуда слезы, дочка? — Сильвия накрыла на стол и села рядом со мной, обняв ладонями кружку с кофе.
— Воспоминания. Простите…
Сделала несколько глотков кофе и принялась за тапас и яичницу. Насытившись, почувствовала себя гораздо лучше, хотя в сон потянуло сильнее. Сильвия запрещает серьезные разговоры на пустой желудок. Говорит, что голодный человек — злой и не рассудительный, что только сытый желудок позволяет сконцентрироваться должным образом. Возможно, она права, но сейчас единственным моим желанием стал сон.
— Теперь говори, — позволила женщина, когда мы переместились в гостиную.
Она разместилась в кресле-качалке, я села напротив на диван.
— Сеньора Крамер… Сильвия. Вы наверняка знаете, зачем я здесь.
Женщина замерла и посмотрела на меня уставшим взглядом.
— Я хочу услышать это от тебя, дорогая. Что ты готова к этому.
— Что? Нет! Если вы думаете, что я решила отказаться от Ирвина, то такому не бывать!
Сильвия тяжело вздохнула и откинулась на спинку кресла. Оно мягко покачивалось, баюкая, успокаивая израненные нервы бедной женщины.
— Тогда что тревожит тебя, Элизабет? Почему на тебе лица нет?
Я долго не знала, как начать разговор. Что именно сказать? Как преподнести? Но в конце концов решила не усложнять и без того сложную ситуацию и выпалила все, как есть. Рассказала о своей работе в Аскер, о Батурине и его угрозе, о фиктивной помолвке с Майером и как сбежала из особняка. Рассказала все.
Сильвия сначала слушала спокойно, затем перестала качаться и подалась вперед, под конец и вовсе смотрела на меня строго, словно собиралась отчитать.
— Понимаю, по законам Испании я жена вашего сына, но помолвка не настоящая и…
— Подожди. Остановись! — грубо перебила Сильвия и прошила меня острым взглядом. — Правильно ли я понимаю, что ты сбежала из дома сеньора Майера, нагрубив ему и не сообщив о своих планах, чтобы помешать его злейшему врагу сделать то, что следовало сделать уже давно?
Ответить не смогла. Из ее уст мой поступок выглядел совсем уж диким.
— Твой любимый мужчина сходит с ума от неизвестности, а ты сидишь, бессовестная, передо мной и продолжаешь мучить!
Сеньора Крамер повысила голос.
— Но Сильвия…
— Ирвин мертв, Элизабет! Моего сына больше нет! Как ты не можешь этого понять? Моего мальчика больше нет!
На глазах женщины блеснули слезы, напоминая мне о том, почему я не возвращалась в этот дом.
— Отпусти ты его, наконец. Отпусти с миром!
На колени упали крупные капли. Размазала слезы по щекам и хриплым голосом спросила:
— Как? Как мне это сделать?
— Дочка, думаешь, я не хочу верить в чудо? Я каждое утро просыпаюсь с мыслью о том, что Ирвина нет, а мое дряхлое, никчемное сердце все еще бьется! Мои легкие наполняются все тем же воздухом, а желудок по-прежнему хочет есть. Сперва я злилась на саму себя. Как можно жить дальше, когда Ирвин погиб? Почему я не могу обменять свою жизнь на его? Почему Господь его забрал, а не меня. Как так беды не почувствовала, не уберегла?
Слезы заполнили мир вокруг, и за соленой пеленой я уже не видела ничего, кроме собственного горя.