На задворках "России"

Практического смыла в этих посиделках не было, за неделю в журнале, выходя­щем раз в месяц, мало что меняется, и Алле Максимовне приходилось из раза в раз повторять почти одно и то же: какие романы, повести и рассказы сдаются в очеред­ной номер, что нового появилось в отделе, а что только еще обещают и несут, кого из авторов хотелось бы привлечь, с кем предстоит сложная работа... Это ее заметно раздражало, что прорывалось и в интонации.

Долотова, дородная дама весьма преклонного возраста, относилась к происходя­щему как к старческой дури Залыгина, старалась не перечить и всем своим видом выказывала сострадание.

А Миша Бутов, ростом с Костырко, но еще пообъемистей, весь обросший курчавыми волосами, в свободном балахоне и с косолапыми медвежьими повадками, жил отдельной молодой жизнью, вел себя достаточно бесцеремонно и вообще держался снобом.

Подобные беседы ввели в правило до меня. Я старался сократить их число, иногда под уважительным предлогом отговаривая Сергея Павловича от очередной встречи с отделом прозы, но совсем отменить не мог. Роза Всеволодовна уверяла, что это нуж­но Сергею Павловичу для моциона - чтобы держать, как говорится, руку на пульсе, а вернее, поддерживать свой пульс, почаще о себе напоминать и не чувствовать себя лишним. Боюсь, все было как раз наоборот: эта церемония не прибавляла авторите­та Залыгину как действующему редактору. Боюсь также, что инициатива таких встреч, как и многого другого, исходила от самой Розы Всеволодовны: в глубине души эта славная женщина и верная помощница Залыгина давно уже "списала" своего шефа и старалась поддержать его власть надуманными средствами (руководствуясь при этом, конечно, самыми лучшими побуждениями). Мне представлялось, что нужды в подоб­ных искусственных стимуляторах не было.

Перед очередной такой встречей Залыгин меня вызвал и сказал:

— Когда соберутся, я им скажу, что ничего не сдано в очередной номер, что отдел провалил работу. Буду говорить строго, вы не удивляйтесь.

Повод для такого разговора был — портфель отдела на тот момент действитель­но опустел. Однако никаких особых строгостей не случилось. Залыгин оставался, как всегда, доброжелателен и мил. Скороговоркой, правда, упомянул о недоработках... Когда разошлись, сам заглянул ко мне, довольный, потирая руки:

— Ну, как я сказал? Это нужно, чтобы подготовить Марченко к уходу.

Оказывается, Кублановский, который тогда был в фаворе, порекомеидовал ему нового заведующего прозой — Юрия Малецкого.

Отдел прозы при Залыгине был самым нестабильным в "Новом мире". После ухода Игоря Виноградова пришла Маргарита Тимофеева, ее сменил Вадим Борисов, следу­ющим оказался Владимир Потапов, затем Марченко...

Незадолго до моего возвращения в журнал "теневой кабинет" выкинул глупейший, губительный для репутации любого издания фортель: отдел критики (Роднянская с Костырко) при поддержке Василевского на страницах собственного издания резко выступил против своей же публикации — романа Владимира Шарова, напечатанного отделом прозы. Публике была явлена "война отделов" внутри одной редакции. Инна Петровна Борисова, многолетний и наиболее квалифицированный редактор прозы, вынуждена была покинуть "Новый мир". Об этой потере я, придя в журнал, искренне сожалел, но поправить что-либо было уже невозможно.

Мое отношение к Марченко было, как я уже говорил, неоднозначным. Мне не хо­телось терять ее как журнального сотрудника. Она была редактором демократичным, не считала (в отличие от некоторых других сотрудников) "Новый мир" вотчиной только "своих", "избранных" авторов и в этом сходилась с устремлениями Залыгина и, конеч­но, моими. За ней стояла литературная молодежь, совсем еще зеленая, которую она любовно пестовала и на свой страх и риск тащила в журнал. В условиях общего писа­тельского кризиса это было выходом и давало надежду. Но с другой, человеческой, стороны (а можно ли в нашем деле вполне отделить человеческое от профессиональ­ного?) общение с Аллой Максимовной представляло немало проблем.

Идет в журнале, к примеру, рассказ Ирины Полянской "Тихая комната", к которо­му я относился достаточно сдержанно, без особого энтузиазма: идет так идет... За­глядывает Марченко:

— Полянская хочет что-то дописать. Как вы думаете, надо это делать?

— Не знаю, Алла Максимовна. Решайте с автором.

Через время — опять:

— Полянская прислала три страницы. Будем вставлять?

— Это ваше дело. Я возражать не буду.

— Да ладно. Мне кажется, без них лучше. Скажем, что уже поздно, да?

Страниц тех я даже не держал в руках, они завалялись где-то на столе у Аллы Мак­симовны. А еще через время, когда журнал с рассказом вышел из печати, врывается ко мне в кабинет разгневанный молодой человек, представившийся мужем Полянской:

— Как вы смели, не посоветовавшись с автором?.. В отделе прозы говорят, что это именно вы выбросили три страницы!

Залыгину подали письменную жалобу. Пришлось разбираться, и Марченко писала объяснительную.