На задворках "России"

В другой обстановке, с глазу на глаз, такое придумывалось и говорилось, пола­гаю, про всех, в том числе и про меня. Роза Всеволодовна искренне оберегала Залыгина, но прежде всего сама боялась оказаться ненужной и для того именно старалась со­брать всю информацию, чтобы затем распоряжаться ею по своей прихоти. Она на­училась конструировать удобную и выгодную реальность, пользуясь отголосками и тенями того, что на самом деле имело место. Она домысливала, слагала целое из ос­колков. Чья-то случайная шутка тотчас превращалась в ее голове в опасный план, кем-то сгоряча брошенное слово — в заговор. По натуре человек отзывчивый и добрый, она сама начинала верить своим фантазиям. В этих условиях не оставалось иного спасения, как сталкивать всех лбами, чем она в меру сил и занималась. Ее тонкий ум и богатое воображение были десятилетиями направлены на одно: оказаться началь­нику всех нужнее.

Залыгин был ее "лебединой песней". Ей удалось наконец добиться того, чтобы начальник не мог обходиться без нее во всех смыслах. Когда она почему-либо не вы­ходила на работу, он терялся, хандрил, часами скрывался в своем кабинете, был насуплен и молчалив. Ей первой показывал свеженаписанные произведения. С ней первой советовался по всем важнейшим делам. Во многих его распоряжениях, похва­лах и выговорах, даже литературных оценках, я слышал отзвуки ее голоса, вплоть до интонации...

В редакции об этом знали и открыто над этим подтрунивали. Долотова, готовя к 70-летию журнала юмористическую стенгазету, поместила туда двух птенчиков в од­ном гнездышке, которым приделала фотографические лица Розы Всеволодовны и Залыгина. Предварительно показала газету главному; он остался доволен...

— Трех редакторов пересидела! — как-то сказал я ему о Банновой с искренним восхищением. (До Залыгина она работала секретарем Наровчатова и Карпова, а на­чинала, кажется, еще при Косолапове.)

— Ну, меня-то еще не пересидела! — задорно откликнулся Сергей Павлович...

Когда суета вокруг отдела прозы была в разгаре, Залыгин вдруг слег в больницу — у него открылось желудочное кровотечение. Из больницы звонил Розе Всеволодов­не, изредка мне, но я старался его редакционными проблемами во время кратких разговоров не волновать.

А между тем Долотова заявилась и ко мне. Поделилась, что Малецкий крепко сдру­жился с Мишей Бутовым, что по церковной части он во всем заодно с Роднянской и, в общем, такой же еврейский мальчик, как и его приятель Юра Кублановский...

— Как, и он тоже?!.. — невольно вырвалось у меня.

— Я ничего не имею в виду плохого: у меня у самой муж еврей, сын, можно ска­зать, еврей... Но Кублановский постоянно у нас, прямо-таки не выходит из отдела.

Думаю, все это доводилось и до Залыгина.

На общую картину наложился еще один казус. Одной из первых вещей, которую Малецкий предложил и упорно отстаивал в журнале, была повесть Юрия Кувалдина. Кувалдин руководил издательством "Книжный сад", он был отчимом Миши Бутова и выпустил его первую книжку, не раз печатал в "Новом мире" свою прозу. Однако но­вая вещь не удалась. Первым ее отверг Василевский, пришел поделиться со мной:

— Ситуация просто комическая. Малецкий хочет напечатать повесть во что бы то ни стало, потому что в издательстве Кувалдина у него готовится к выходу книга. И там же должна появиться книга Костырко!

У меня голова пошла кругом от обилия "случайных" совпадений. На это Василев­ский и рассчитывал.

Я не думаю, что для Малецкого, крепкого писателя, которого охотно печатали лучшие журналы, эта книга была так важна, что ради нее стоило идти против совести; скорее уж, он так понимал в этой ситуации свой долг. Однако неуместная настойчи­вость переполнила чашу терпения и без того настроенного против него Залыгина.

Малецкому было объявлено, что он не выдержал испытания в качестве заведующего. Я всеми силами удерживал его в журнале и уговорил Залыгина заключить с ним контракт.

Таким образом, отдел прозы опять остался без руководителя в составе теперь уже четырех рядовых сотрудников: Долотовой, Бутова, Марченко и Малецкого.

6 декабря, в свой день рождения, Залыгин оторвался от маленького общередакци­онного торжества по этому поводу в буфете и позвал меня к себе в кабинет. Дела с прозой совсем плохи, заявил он, поэтому было бы крайне желательно, чтобы я, оста­ваясь его заместителем, сам возглавил отдел.

Известие, надо сказать, застало меня врасплох, а момент для него был выбран весьма тонко: после рюмки коньяка, сидя за приятной беседой с почтенным начальником в день его рождения, отказать очень трудно. Первое, что пришло в голову, — мне будет физически тяжело справиться с большой дополнительной нагрузкой, учитывая существующий объем работы. Он возразил, что подумал об этом: часть моих технических обязанностей я передам Василевскому, а рукописями других отделов займется он сам.