На задворках "России"

Это старый редакционный прием в общении с авторами: все грехи валить на "на­чальство". Авось автор стерпит, не осмелится бежать в высокие кабинеты. Причина, понятно, в элементарной трусости, нежелании наживать врагов, злого умысла лично против меня тут не было. Но от этого не легче.

Другой пример. Марченко раздобыла для журнала роман молодого Александра Терехова, сама с увлечением взялась редактировать. Рука у Аллы Максимовны опыт­ная, но тяжеловатая — амбициозному Терехову, у которого уже и книга была на вы­ходе, правка показалась излишней.

Я прочел роман в обработке Марченко. Он мне понравился. Показал Залыгину — тот пришел в возбуждение: "У этого автора большое будущее! Нам нельзя его терять".

Алла Максимовна выдохлась, перенервничала, попросила жалобно:

— Поговорите с Тереховым сами. Я уже не могу его видеть.

Назначили встречу. Юноша пришел не один, со своим агентом; со стороны журна­ла — я и Василевский. Предложили компромисс: автор сам проходится по редактуре (была уже и верстка) и возвращается к первоначальному варианту там, где это кажет­ся ему необходимым. Терехов тоже не желал видеть Аллу Максимовну; стали сообра­жать, кто будет с ним дальше работать от отдела.

— Наталья Михайловна? — предположил я. Долотова казалась мне для этой роли наиболее подходящей: и опытна, и терпима.

— Она не справится, — почему-то решил Василевский.

Позвали третьего, Мишу Бутова, и уговорились, что Тереховым займется он. Вре­мени до выхода книжного издания было в обрез, следовало торопиться.

Через несколько дней узнаю, что Бутов к работе и не приступал. Объяснений ни­каких. Похоже, просто не нравится роман. А Марченко, начальница его, ходит наду­тая и при встречах отворачивается.

— В чем дело, Алла Максимовна?

— Как вы могли, за моей спиной!

— Да ведь вы же сами попросили и сказали, что не желаете его больше видеть?

Роман ушел в журнал "Знамя" (и правка Марченко там пригодилась!), а многообе­щающий Терехов в "Новом мире" больше не появился.

Позже я убедился, что Василевский в отношении Долотовой был прав: она дей­ствительно не справилась бы с той работой, как не справлялась и со многим другим.

— Я так устала от этой вещи, что могла что-то и пропустить. Посмотрите, пожа­луйста! — жалобно говорила она, вываливая мне на стол, бывало, груду черновиков.

Я брал рукопись домой и сидел ночами, выправляя грубые огрехи, вычеркивая повторы, расставляя абзацы и запятые, подклеивая авторские вставки... Можно было бы возмутиться, вернуть в отдел, но — жаль было неплохих вещей, которыми, уже ясно, никто, кроме меня, не займется. Так шла работа, например, с "Романом воспи­тания" Горлановой и Букура, с рукописями Михаила Кураева, Виктории Фроловой и других авторов Натальи Михайловны. Марченко, хоть и была заведующей, за подчи­ненных отвечать не желала, каждый из них работал сам по себе. Василевский (прочи­тывавший рукописи до меня) вообще был слаб в собственно редакторской, стилевой правке, где-то, возможно, и не хотел вмешиваться, нарочно "подставляя" меня под скандалы, но пропускал вещи чудовищные...

Мне наконец тоже надоело быть чернорабочим у отдела прозы и за все за это переживать. Поэтому я не слишком отстаивал Марченко как заведующую. Но искрен­не уговаривал ее остаться литсотрудником, хотя бы на полставки, на что она понача­лу соглашалась.

С приходом нового заведующего (Залыгин взял Малецкого с испытательным сро­ком) Долотова подолгу стала засиживаться за тихими разговорами в приемной у Розы Всеволодовны. При моем появлении всякий раз смущенно ретировалась.

Как-то Роза Всеволодовна спросила меня будто невзначай, но нервно:

— Малецкий что, еврей?

— Возможно.

— Конечно, еврей. Этого только наш Сергей Павлович может не заметить! Зачем нам было торопиться с новым сотрудником... Как хоть он пишет-то?

Я ответил, что рассказы Малецкого, которые я читал, мне понравились.

— А вот Андрюша говорит, что он слабый прозаик.

Мне Василевский говорил про Малецкого совсем другое. Но я уже приучился не доверять не только Василевскому, но и ей. Она скучала без интриг. Однажды, вернув­шись из отпуска и подивившись, как размеренно и безмятежно текла без нее редакци­онная жизнь, пожаловалась мне:

— Очень уж у вас спокойно. Даже жутко!

И через день-два, как ни странно, журнал действительно начало лихорадить.

Вспоминаю необъяснимо-злую реплику Розы Всеволодовны о Василевском (кото­рого она по-матерински опекала), брошенную за обедом Залыгину:

— Андрей сказал: "Ну и пошлая же эта ваша Токарева!"

Речь шла о принесенной Викторией Токаревой рукописи. Реплика сочинилась на ходу, скорей всего, без всякой цели. Просто для затравки, чтобы взбодрить Сергея Павловича.

— Почему — "ваша"? — только и нашелся спросить Залыгин. Ему было неловко, что при этом разговоре присутствую я. Но ответ означал, что она нашла верную точ­ку. Василевский действительно не жаловал Токареву, хотя никогда бы не посмел, да просто не додумался бы сказать "ваша".