На задворках "России"

Киреев проработал считанные дни. Известие звучало жутковато. Тем более что Наталья Михайловна была не робкого десятка: стоило только ей услышать в свое время, что я недоволен ее работой, как она принялась громогласно взывать ко всем сотрудникам: "Имейте в виду, он на мне не остановится, будет выщелкивать всех вас по одному!.."

Тогда Залыгин спасовал. На этот раз, появившись на работе, невозмутимо под­твердил: да, Наталья Михайловна уволена. Киреевым. Тот уличил ее в нечестности: она внесла изменения в рукопись рассказов Буйды и (со страху, наверное, или по всегдашней своей привычке лукавить) сказала новому начальнику, что уже согласо­вала правку с автором, а Киреев тотчас позвонил Буйде, чтобы проверить, и оказа­лось — нет, не согласовывала...

Конечно, работать с Натальей Михайловной было трудно. У нее был круг хоро­ших авторов, они ее по старой памяти любили, однако с редакторскими обязаннос­тями она уже не справлялась. Но, с другой стороны, если увольнять за нечестность, в отделе, да и во всей редакции, пожалуй, никого бы не осталось.

Тут же откуда ни возьмись явилась Долотовой замена — Лена Смирнова, работав­шая прежде в "Октябре". Киреев проводит ее к Залыгину, сам в приемной ожидает результата. Сергей Павлович выглядывает из своего кабинета с некоторым смущени­ем:

— Знаете, что она мне сейчас сказала? Что в "Октябре" проза лучше!

— Это она зря, — спокойно замечает Киреев.

В редакции уже переполох: полставки Долотовой были "персональные", в порядке исключения, сверх штата; отдел прозы и без того укомплектован. Об этом осторож­но сообщает Кирееву Василевский. Бухгалтер Лиза Хренова с четвертого этажа по телефону заявляет Розе Всеволодовне: коллектив против новой сотрудницы!

— У нас коллектив решает, акционерное общество, — поясняет секретарша для Киреева. Сама она, похоже, еще не определилась, чью сторону занять: ей обидно за Долотову.

Я объясняю ситуацию Залыгину: мы, вообще-то, вели дело к сокращению, а не раз­дуванию штатов...

— Пускай. — Он машет рукой. — Лишь бы работали!

Смирнова зачислена. Но этим дело не кончается. На ближайшей редколлегии Ки­реев роняет неосторожную фразу о "нечестных редакторах". Разражается буря.

— Вы упомянули о нечестных редакторах, а фамилий не назвали. Не могли бы вы нам раскрыть, кого именно имели в виду и в чем была нечестность? — подает свой возбужденно-отчаянный голос правдолюбец Ларин.

Киреев рассказывает про историю с Буйдой. Ларин, похоже, удовлетворен, но тут вступает в спор Марина Борщевская, помощница Чухонцева в отделе поэзии. Залы­гин пытается остановить перепалку, Киреев против:

— Нет, я хочу, чтобы все высказались и задали мне вопросы. Мне здесь работать, если, конечно, я буду работать, и я хочу на эти вопросы ответить.

Чухонцев бормочет, что заведующего отделом не заставишь работать с тем, с кем он не хочет работать (приводит пример из своей практики — отношения с покойным Юрием Болдыревым), но расставаться надо все-таки цивилизованно. С цветами, с шампанским...

— Да не в этом дело, — кричит на него раскрасневшаяся от волнения Борщевская.

— В конце концов, я высказываю свое, а не ваше мнение! — взрывается и Чухон­цев...

Когда все выговорились и примолкли, вступил Залыгин:

— Я сам чувствую себя Натальей Михайловной...

Никто не понял, что он имел в виду, но получилось хорошо. И про цветы с шам­панским тоже не забыл — согласился, что именно так нужно провожать.

После заседания мы с Василевским, не сговариваясь, подошли к Кирееву. Успока­ивали, что он правильно, в конце-то концов, поступил: Долотова была слабым ра­ботником. И вдруг услышали в ответ агрессивное:

— Нет, пожалуйста, пускай она работает! Я с ней работать не могу, но мы поменя­емся местами с Сергеем Ананьевичем, и пусть она с ним работает!

Я — думая, что ослышался, — опять за свое: не следует так расстраиваться, скоро все уляжется и забудется...

— Нет, пусть работает, если вам так хочется, я не против!..

Так обернулось более близкое знакомство. Я понял, что с этим господином нужно держать ухо востро.

А Киреев вдруг зачастил ко мне с одной навязчивой мыслью: вот идет в журнале роман Анатолия Азольского "Клетка", до него принят к печати, и что-то он за него боится... Сомневается что-то. А что я про этот роман думаю? Как он мне?

Роман "Клетка" действительно был предложен к печати Долотовой еще при Малецком и ни у кого сомнений не вызывал: добротная и очень даже "читабельная" про­за. Азольский был из тех надежных авторов, с кем Наталья Михайловна легко справ­лялась: править у него практически нечего. Но Киреев все сомневался и все наседал и наседал на меня, так что я начал чувствовать себя едва ли не виноватым в чем-то, почти преступником, хотя никакого личного участия в публикации не принимал, с Азольским никогда в жизни не встречался, прозу его читал впервые и всего лишь ру­тинно подписал предложенную отделом рукопись в набор. Такое ли приходилось по бедности нашей печатать, прости Господи!..