Наблюдая за русскими. Скрытые правила поведения

Но и старые персонажи, честно говоря, не так далеко от нас ушли. Это видно уже по тому, с какими страстными лицами идут на коммунистический митинг старушки, прижимая к впалой груди портреты усатого «вождя всех времён и народов». Старческая память избирательна; всё хорошее помнится лучше, чем плохое, а в молодости и плохое выглядит не так уж ужасно.

Но старушки — это не самое страшное, их можно только пожалеть. Хуже, что о Сталине мечтает и кое-кто из власть имущих.

Вновь встаёт вопрос о переименовании городов, улиц и площадей. Общеизвестно, что большевики активно пачкали карту России своими именами. Начиная с Санкт-Петербурга и кончая едва ли не большинством губернских городов, населённые пункты получили имена разных, часто малограмотных правителей, страстно желавших оставить хоть какой-нибудь след в истории. Когда очередного вождя вычищали, город переименовывали в честь ещё оставшегося, иногда даже возвращали старое название. Так, Гатчина под Петербургом побывала Троцком, а потом вернулась к исконному наименованию. Рыбинск под Ярославлем пожил под псевдонимом Щербаков, потом стал Андроповым, сейчас — снова Рыбинск.

Доходило до курьёзов. Небольшой волжский город Романов-Борисоглебск был переименован из-за элемента «Романов», ровно никакого отношения к царской семье не имевшего, так как имя он получил от князя Романа. В Гражданскую войну невдалеке от города погиб молодой красноармеец по фамилии Тутаев. Особых подвигов за ним как будто не числилось, но местные власти в угаре переименований самовольно дали древнему городу его имя.

Так что интересно: когда встал вопрос о возвращении городу прежнего имени, тутаевцы восстали — привыкли к новому названию, и оно стало восприниматься как исконное, а Романов-Борисоглебск — как навязываемое свыше и только поэтому неприемлемое. Красноармеец их интересовал очень мало.

С улицами было совсем плохо, чуть ли не все они получили новые названия, в большинстве увековечившие имена новых партийных лидеров. Иногда власть даже проявляла своеобразный юмор: улицу, ведущую к храму, называли именем завзятого богоборца; в Ярославле кафедральный собор XVII века, освящённый в честь иконы Фёдоровской Божией Матери, стоял, естественно, на Большой Фёдоровской улице. Улицу переименовали в честь большевика Емельяна Ярославского, яростного борца с «религиозным дурманом».

Обратное переименование улиц идёт у нас с большим скрипом. И не только потому, что за десятилетия жители привыкли к новым названиям. И даже не потому, что возврат старого имени ведёт к неизбежным расходам. Нередко активно сопротивляются коммунисты, которые справедливо видят в этом покушение на их былую известность. Сейчас, когда компартия, счастливо избежавшая запрета, превратилась в оппозиционную, подобные акты воспринимаются ею особенно болезненно.

Чтобы не дразнить гусей, местные власти порой принимают соломоново решение: на углах домов появляются сразу старые и новые названия улиц. Например, «улица Большая Октябрьская. Бывшая Большая Рождественская». А если переименовывали улицу раза три, размещаются друг под другом все три названия.

Что ж, и волки сыты, и овцы целы.

А станция метро в Москве по-прежнему носит имя Войкова, большевика, принимавшего непосредственное участие в расстреле царской семьи.

Не утихают споры по поводу нахождения на главной площади страны мавзолея Ленина. Коммунисты готовы стоять насмерть, чтобы не допустить не только уничтожения, но даже переноса мавзолея в другое место, не говоря уж о захоронении тела вождя на кладбище по общепринятому обряду. Их не останавливает даже тот очевидный факт, что десятилетия их кумир остаётся фактически не похороненным; пока вождь лежит на своём месте, дух коммунизма так и будет витать над Красной площадью и, значит, над страной.

Проблема здесь серьёзнее, чем может показаться. В настоящее время страна расколота, чуть ли не половина населения ностальгирует по советским временам. И коммунисты очень хорошо это понимают, отчего и выступают с призывом в духе крыловского «Волка на псарне»: «Забудем прошлое, уставим общий лад!» Сегодня им выгодно, вынужденно примирившись с новым порядком, сохранить то, что осталось от их былого могущества. И мавзолей здесь — далеко не последнее средство.

Но — что поделать — русский юмор не обошёл стороной и коммунистическую идеологию. Народ, даже в самые страшные годы, в годы неимоверных страданий, умел над своей властью смеяться.

«— Дедушка, когда жизнь была лучше, при Хрущёве или позже, при Брежневе?

— При Хрущёве, конечно.

— Но почему?

— Бабы моложе были…»

Анекдоты о наших вождях хорошо демонстрируют отношение к ним народа, даже когда эти анекдоты придумываются самими вождями. А среди вождей изредка попадались и остроумные люди. Таков был Карл Радек, которого, по слухам, расстреляли как раз за его едкие анекдоты. Вот один такой, обвиняющий власти в отрыве от народа.

«Прихожу как-то к Сталину в Кремль и говорю:

— Ты знаешь, Мишка-то Калинин жениться собрался и из Кремля выезжает.

— Что ты, что ты! — испугался Сталин. — Отговори его. Говорят, в Москве голод!»