Наблюдатель

– Кларисса…

– Нет, правда, пап. Я ошиблась, что пришла к тебе с этим. Не знаю, действительно ли происходит что-то не то.

– А что, по-твоему, происходит?

Она выпрямилась, держа в руках чашку.

– Нет, пап, правда, я почти уверена, что ничего не случилось. Зря я пришла.

– Кларисса, – настаивал я, пытаясь казаться спокойным, – но видел по ее лицу, что попытки мои тщетны.

– Правда, – снова сказала она покровительственным тоном, так напоминающим ее мать. – Уверена: ничего нет. – И она с напускной беззаботностью отправилась к выходу.

– Кларисса.

– Постарайся забыть об этом. Уверена, мне все померещилось. Анна тебя очень любит, – произнесла она, как будто желая произвести контрольный выстрел.

– Милая…

Поздно. Дверь за ней захлопнулась с жалобным дребезжанием.

С минуту я сидел в тишине, потом взял в руки телефон. Нашел последнее сообщение от жены: утро субботы.

«Поругалась с Клариссой. Уверена: она с огромным удовольствием тебе об этом расскажет. Позвони мне. Я поеду к другу в Марсель. Целую».

И мой ответ спустя два часа: «Не волнуйся, дорогая. Ничего страшного не произошло, я уверен. Развлекайся»

Поддавшись внезапному порыву ярости, я швырнул дурацкий телефон через всю комнату. Он ударился о корзину в углу, мелодично звякнув кодовой комбинацией. Я уставился на мерзкий аппарат, а когда наконец подошел и поднял его, экран был разбит вдребезги, от чего лицо Анны распалось на куски. «Дешевка, – подумал я, – что телефон, что жена».

16

Лия

Жером лежит на спине рядом со мной, голышом, прямо на плитке, и от наших тел по терракоте расплываются темные пятна. На его загорелой коже поблескивают бусинки воды. Взгляд устремлен в розоватое закатное небо, пальцы лениво очерчивают контур моей груди. Дыхание мое прерывисто: он знает, что я могу кончить от одного этого касания. Я закрываю глаза. Он перекатывается на бок, оказываясь почти что на мне, и его длинные руки и ноги – словно арка между мной и бескрайним небом. Я чувствую его дыхание – табак, пиво, – когда он наклоняется, чтобы меня поцеловать. Его язык нежно раздвигает мои губы, пальцы круговыми движениями смещаются от груди к пупку, соскальзывают ниже, к увлажнившимся бедрам. Я вонзаю ногти в ложбинки между его лопатками и позвоночником, когда он добирается до клитора, и прикусываю его нижнюю губу, отчаянно желая, чтобы он вошел в меня какой-нибудь своей частью.

Так он дразнит меня, наверное, целую мучительную вечность и наконец погружает в меня свои пальцы, и я, задыхаясь от наслаждения, открываю глаза и вижу очертания его лица – и густые черные брови, и скулы, и угол челюсти, покрытый темной щетиной, и переносицу. Он смеется – в этом смехе я слышу обожание – и отстраняется. Я смотрю на него умоляюще, он вновь смеется и подносит пальцы (натруженные, мозолистые) к моему рту, все еще открытому в идеальном «О» удовольствия и предвкушения. Он проводит ими по моим губам и запускает их мне в рот, свободной рукой доводя меня до оргазма. Я чувствую, как он прижимается ко мне – твердый и возбужденный, – и, когда я добираюсь до наивысшей точки, он входит в меня.

Так мы проводим весь вечер. Дом, нефритовый диск бассейна и верхушки сосен – принадлежат только нам. День пролетает в солнечном оцепенении. Завтра Жером уезжает в Марсель. Когда все заканчивается – я сверху, – он притягивает меня к себе и начинает неистово целовать, вцепившись пальцами в волосы. Наконец, насытившись, отстраняется и испускает счастливый вздох, потом снова сжимает в объятиях, покрывая влажную кожу поцелуями, и говорит: «J’ai la flemme de rentrer à Marseille lundi»[122].

Я молчу, глядя на бело-золотые лучи заходящего солнца, отражающиеся в поверхности бассейна. Вряд ли он ко мне привязался – хотя я вообще не верю, что мужчины способны привязываться, так что, может быть, я к нему несправедлива. Вчера он звал меня в гости в Марсель. «Можешь взять с собой Клариссу и Тома, если хочешь, – сказал он, – наверное, чтобы не давить слишком сильно. – Хотя на следующей неделе я, может быть, и сам сюда загляну – если ты не уедешь».

Честно говоря, я думала о Лале. После отъезда из Парижа мысль о нем то и дело всплывала у меня в голове, а на прошлой неделе он вдруг прислал мне фотографию, сделанную на выезде с лигурийской автострады. На снимке он сидел под указателем на городок, о котором мы говорили, а подпись гласила: «Спасибо за совет: местные оценили мой музыкальный талант». Я вообще забыла, что давала ему свой номер. В состоянии крайнего волнения я перечитала сообщение раз пять, после чего, устыдившись собственной реакции, кинула телефон на кровать, изобразив полное равнодушие. Следующие несколько часов я тщательно формулировала идеально выверенный и лаконичный ответ, но когда наконец собралась с духом и написала, то встретила ледяное молчание. «Ну и ладно», – сказала я себе; хотя, конечно, это было не так.

Лежа рядом со мной, Жером зажигает сигарету и смотрит, как струйки дыма клубятся в сумеречном свете.