Над Волгой

Звонок мог сколько угодно звенеть — никто не трогался с места.

— Рассказывайте, Петр Леонидович! — просили ребята.

— Петр Леонидович, почему вы раньше нам не рассказывали?

— Раньше я не мог ничего себе позволять, кроме изучения программы, — ответил Петр Леонидович, — вы мне мешали.

Теперь никто не мешал. Все было бы хорошо, если бы не Толя Русанов, которого математик не хотел замечать. Он игнорировал Толю.

После урока ребята собирались вокруг парты Русанова.

Он долго храбрился, бедняга. Надо отдать ему справедливость, он больше всех расхваливал Петра Леонидовича:

— Ребята, вы слышали, Петр Леонидович пишет учебник по алгебре! У Петра Леонидовича вся квартира завалена рукописями. У Петра Леонидовича есть одно математическое открытие, гениальное открытие. У него…

Чего только не выдумывал Толя Русанов о Петре Леонидовиче, пока не догадался, что математик его позабыл! Почему?

Толя утих. Он молчал на уроке и после урока и думал о чем-то.

— Когда же Петр Леонидович будет спрашивать Тольку? — толковали ребята.

— Надо посоветоваться с Андреем Андреевичем, — предложил староста класса, вопросительно посмотрев сквозь очки на ребят.

— Ни за что! Не хочу быть ябедником! — запальчиво крикнул Русанов.

— Мы без тебя посоветуемся.

— Ни за что! — сказал Толя, грустно сдвинув беленькие брови.

Он льнул к Володе, потихоньку ему признавался:

— А знаешь, я раньше думал, что Петр Леонидович мне симпатизирует.

— Я тоже почему-то так думал, — ответил Володя. — Но ты ни в коем случае не бросай заниматься, Толя.

— Я — бросать? Я решил стать математиком!

Но прошла еще одна неделя, и однажды Толя, входя в класс, так высоко подшвырнул ногой свою сумку, что она стукнулась о потолок.

— Пусть улетает на небо, — сказал Толя.

Сумка шлепнулась вниз, и книги разлетелись по полу.

— Подбирайте, кому охота! — притворно смеясь, крикнул Толя, перешагнул через сумку и подошел к Володиной парте. — «Куда, куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?.. — запел он высоким серебряным голосом. — Что день грядущий мне го-то-о-о-ви-ит?..»

Он оборвал свою арию и вызывающе поглядел на Володю.

— Собери книги, — тихо сказал Володя.

— Спел бы я сегодня оперу Петру Леонидовичу, если бы не ваша борьба за минуты! — дерзко ответил Толя.

— Соберешь книги?

— Нет.

Коля Зорин не спеша поднялся с парты и вразвалочку пошел за книгами Толи.

— Не смей! — крикнул Володя. — Зорин! Не смей!

Зорин удивленно пожал плечами и не спеша вернулся за парту.

— Ну? — спросил Володя, не понимая, почему надо заставить Русанова сейчас подчиниться, но твердо зная — надо! — Иди! — бросил он коротко. — Слышишь? Иди!

И Толя вдруг подчинился.

Володя вздохнул. Русанов мог снова сказать «нет», и тогда Володя не знал бы, что делать.

— У тебя нет воли. Ты бесхарактерный. Ты ничего никогда не добьешься, если не будешь собой управлять, — всю перемену убеждал он Русанова.

Толя гулял рядом с Володей по коридору и виновато морщил губы и лоб.

— Ну что ты переживаешь? Не спрашивает Петр Леонидович? Спросит когда-нибудь, — убеждал Володя Русанова в следующую перемену.

— Почему он меня не любит?

О том, что математик не любит Русанова, знали все. Может быть, Петр Леонидович не любил его оттого, что все еще помнил «лихие» дни в седьмом «боевом»?

— А за что ему тебя любить? — притворился удивленным Володя; Лишь бы не разжалобить Тольку! Беда, когда себя жаль. — Ему и любить тебя не за что. Что он, мама твоя или Гликерия Павловна?

— Ха-ха-ха! — засмеялся Русанов.

И вдруг в этот день, на последнем уроке, Петр Леонидович вызвал Русанова. Против обыкновения, он медленно вошел в класс и, против обыкновения, сел за учительский стол. Урок начинался не так, как всегда. Петр Леонидович раскрыл журнал, долго листал страницы.

— Русанов! — сказал он и захлопнул журнал.

Толя вскочил.

— К доске!

Толя вышел к доске. Все затаили дыхание. Подозревал ли Петр Леонидович, что в этот час решался его авторитет в классе, тот человеческий авторитет, без которого не бывает настоящего учителя, сколько бы знаний ни вмещала его голова? Ребята ревниво следили за выражением его худого, с резкими чертами лица.

Неужели Петр Леонидович будет несправедлив к Русанову?

А Петр Леонидович так привык к тишине и так плохо в ней разбирался, что и сейчас не уловил в молчании класса новых оттенков. Он смотрел на оттопыренные красные уши Толи Русанова, на его светлые, испуганно поднятые бровки и сморщенный от напряжения лоб и думал: «Я тебя довольно долго выдерживал, но, кажется, ты неплохой все же парень».

Впрочем, сейчас это не имело значения. Знает ли математику парень?

Толя стал отвечать, и скоро ребята заметили знакомый блеск в глазах Петра Леонидовича.

— Да, да! — нетерпеливо проговорил он, когда Толя с беспокойством обернулся к нему от доски. — Да.

У него все острее блестели глаза. Он забегал по классу, но затем встал у доски, спиной к партам, заложив за спину руки, и ребята видели, как учитель быстро перебирает пальцы, словно что-то считает на них.

— Еще? — спросил Петр Леонидович.

Ребята поняли: Петр Леонидович спрашивает Толю, хочет ли он еще отвечать. Толя кивнул.