Надежда

Гарсиа в Сьерре уже видел, как офицеры, утверждавшие, что они за республику, одобряли самые нелепые действия ополченцев и плевали им вслед, когда те уходили; видел он кадровых офицеров авиации, которые выносили из офицерской столовой свои столы и стулья, когда туда входили плохо одетые иностранные добровольцы. Но он видел также, как кадровые офицеры с неустанным терпением исправляли ошибки ополченцев, обучали, организовывали… И он знал судьбу офицера-республиканца, назначенного командиром тринадцатого уланского полка, одного из полков, взбунтовавшихся в Валенсии: он отправился в казарму принять командование, прекрасно сознавая, чем рискует: дверь затворилась, и раздался залп.

— Из ваших офицеров с анархистами никто не ладит?

— Отчего же, самые худшие — превосходно. Единственный, кого слушаются анархисты, вернее, те, кто называет себя анархистами, это капитан-француз. Они не очень-то принимают его всерьез, но любят.

Гарсиа вопрошающе поднял трубку.

— Он дает мне нелепые советы по части тактики, — сказал Эрнандес, — и превосходные по части практики.

Все улицы сходились к площади. Она отделяла осаждавших от Алькасара; поскольку Гарсиа и Эрнандес не могли пересечь площадь, они бродили по улицам, и на мостовой времен Карла V отдавалась четкая поступь Гарсиа и небрежная Эрнандеса. Площадь была видна в перспективе из каждой улочки, перегороженной матрацами либо слишком низенькой баррикадой из мешков.

Люди стреляли лежа, сгруппировавшись как попало, подставившись под огонь пулеметов.

— Какого вы мнения об этих баррикадах? — спросил Гарсиа, искоса поглядев на Эрнандеса.

— Такого же, как и вы. Но вот сейчас увидите.

Эрнандес подошел к человеку, который, судя по всему, был при баррикаде за командира: добродушная кучерская физиономия, усищи (ох, что за усищи!), мексиканская шляпа в лучшем виде, татуировка. Над локтем левой руки на резинке — алюминиевый череп.

— Надо бы поднять баррикаду на полметра, рассредоточить стрелков и расставить их у бойниц.

— До-ку-мен-ты? — прорычал мексиканец сквозь грохот ближних выстрелов.

— Как?

— Документы твои, ну, бумаженции!

— Капитан Эрнандес, командующий сокодовер-ским подразделением.

— Стало быть, ты не из НКТ. Стало быть, чего цепляешься к моей баррикаде?

Гарсиа разглядывал диковинную шляпу: вокруг тульи — венок из бумажных роз, над венком — матерчатая лента с надписью чернилами: «Террор Панчо Вильи»[57].

— Что это значит — «Террор Панчо Вильи»? — поинтересовался Гарсиа.

— И так понятно, — ответил тот.

— Ну, ясно, — сказал Гарсиа.

Эрнандес молча поглядел на него. Они пошли дальше. Изумительная песня, передававшаяся по радио, кончилась. На одной из улиц перед молочной лавкой выстроились в ряд кувшины, возле каждого лежала картонка с фамилией. Женщинам было скучно стоять в очереди, они оставляли кувшины, молочник разливал молоко, и женщины приходили забрать его, если только не…

Перестрелка прекратилась. Какой-то миг тишину дробили только шаги охраны. Гарсиа расслышал: «Как мне написала госпожа Мерсери, весьма просвещенная женщина, товарищи, они заблуждаются, если полагают, что смоют кровью рабочих позорные пятна своих поражений в Африке!» Вслед за чем из недоступной для пуль улочки послышалось шуршанье самоката.

Перестрелка возобновилась. Новые улицы, уже не простреливающиеся из Алькасара и тоже разделенные пополам тенью; в тени у дверей домов беседовали люди, одни стояли, опираясь на охотничьи ружья, другие сидели. На углу одной из улочек к ним спиною, совсем один, стоял человек в мягкой шляпе и в пиджаке, несмотря на жару, и стрелял.

Улочка упиралась в очень высокую стену одной из пристроек Алькасара. Ни окна, ни бойницы, ни единого противника. Человек методически сажал в стену пулю за пулей, вокруг него вились мухи; расстреляв всю обойму, он вставил новую. Услышав, что шаги у него за спиной стихли, мужчина обернулся. Ему было лет сорок, лицо хмурое.

— Я стреляю.

— В стену?

— Куда могу.

Он поглядел на Гарсиа тяжелым взглядом.

— У вас за этой стеной есть дети?

Гарсиа молча глядел на него.

— Вам не понять.

Мужчина отвернулся и снова стал всаживать пули в огромные глыбы.

Они пошли дальше.

— Почему мы до сих пор не взяли Алькасар? — спросил Гарсиа Эрнандеса, легонько постукивая трубкой по тыльной стороне левой руки.

— А как его взять?

Они шагали рядом.

— Никому еще не удалось взять крепость, обстреливая окна… Осада осадой, необходимо идти на приступ. А раз так…

Они смотрели на башни Алькасара.

— Я скажу вам одну вещь, майор, которая удивит вас, особенно в сочетании с трупным смрадом: Алькасар — это игра. Мы перестали ощущать противника. Первое время ощущали, теперь ничуть, чего вы хотите… Так вот, если мы перейдем к решительным мерам, мы почувствуем себя убийцами… Были вы на Сарагосском фронте?

— Нет еще, но я знаю Уэску.