— Нет. Нет, история с Лавэем не повторится, но я хочу, чтобы мой народ смотрел на тебя как на победительницу, а не как на никчемную пустышку, которая ничего не может изменить. Так будет спокойнее. Для всех.
Я приоткрыла рот. Закрыла.
Ну и мирок тут у них, если все измеряется через жо… простите, через силу, конечно же! Есть магия, можешь Феникса усилить — ты героиня, нет — все, вали обратно в свою дыру, и отсиживайся там, никчемное ты нечто. Ладно, про дыру это я додумала на эмоциях, но все равно обидно стало, за мой город. За меня, потому что я дожила как–то до своих девятнадцати, но не думала, что алое сиринство будет так влиять на мою ценность в глазах окружающих.
— Нет! — решительно сказала я.
— Что — нет? — нахмурился Феникс.
— Лгать я не стану. Пусть все смотрят на меня, как хотят.
Вот теперь его императорское величество прищурился. Недобро так:
— Не совсем понимаю, Надежда. Ты мне перечишь?
Поразительная догадливость!
— Нет, — дипломатично сказала я. — Я делаю свободный выбор свободной женщины из двадцать первого века. И мой выбор — не накручивать легенды на свою значимость, я как–нибудь переживу разочарование всех ваших придворных.
И свое тоже переживу. Потому что до последнего надеялась, что от меня вам нужна не только сила, а что еще? Ничего! Неважно! Теперь уже совершенно точно неважно!
Феникс весь как–то прямо подсобрался. Того и гляди прыгнет, как хищник из кустов на зазевавшуюся газельку.
— Мне не отказывают, Надежда, — холодно произнес он.
Холодно, высокомерно и властно.
В ответ я дернула простыню на себя, повторно заворачиваясь в нее, как в кокон.
— А мне не приказывают, ваше императорское величество! — парировала, глядя ему в глаза. — Так что с вашего позволения… а вообще, нафиг. Не сдалось мне ваше позволение.
Я резко поднялась с кровати, но, видимо, недостаточно резко: оказалась тут же прижата сильным мужским телом к холодной, между прочим, стене, рядышком с кроватью.
— Ты забываешься, девочка, — холодно произнес он.
Хоть бы штаны надел!
— Я вам не девочка, — вскинула голову, смело глядя в искристые глаза. — Что, снова меня усыпите и повторите историю из «Спящей красавицы» без цензуры? Или воспользуетесь методами Лавэя?
В его глазах сверкнула ярость, а я с силой уперлась ладонями ему в грудь и отодвинула.
— Чудесного дня, ваше императорское величество. А насчет того, что вам не отказывают — все когда–нибудь случается в первый раз!
Воспользовавшись совершенно ошалевшим состоянием Феникса (еще бы, первый раз в жизни отказали, я бы тоже в шоке была), я решительно вышла за дверь в простыне, заставив стражников заалеть, как факелы.
— Проводите меня к себе! — скомандовала стоящим у противоположной стены.
— Приказ императора? — робко осведомился один.
— Нет. Моя просьба.
Стражник опасливо покосился на дверь, видимо, ожидая, что оттуда сейчас выскочит разгневанный Феникс и кого–нибудь заклюет, но что–то пошло не так. В смысле, Феникс не торопился выскакивать — видимо, не хотел утратить свое величие в глазах подчиненных, нарисовавшись в дверном проеме без штанов.
Что касается меня, я в сопровождении слегка оторопевшего стражника направилась к себе. Мысленно поставив себе заметку: никогда больше не ходить по замкам босиком, потому что полы слишком холодные.
Что я буду делать дальше, я еще не решила, но я обязательно что–нибудь придумаю. Пока же мне предстояло побыть одной и собраться с мыслями, которых, признаюсь честно, было ну очень много.
Глава 9. Цекцуальный ликбез, или как сложно быть и. о. старшей сестры. А шальной императрицей — еще сложнее
— Все только о тебе и говорят!
Я в этом абсолютно не сомневалась.
— О том, как ты вышла из спальни императора и приказала: ведите меня к себе!
— Не приказала я! — в который раз попыталась возмутиться я, но Люба моего возмущения не услышала.
— Как же я тобой горжусь, Надька! Ничего, мы им тут всем еще покажем, на что способны русские девушки.
Угу. Алые сирин вон уже несколько столетий назад показали, а я теперь все это расхлебывай. Не только я, но и мои сестры. Так, глядишь, мы бы с Верой и Любой жили здесь, и с Верой все было бы хорошо, не пришлось бы искать всякие договоренности со всякими…
При воспоминании об императоре у меня запылали щеки, а еще захотелось кинуть в него чем–нибудь тяжелым. У–у–у, птица заморская! Феникс Длинный Пеникс!
И надо же было в момент моего эпичного выхода и просьбы (просьбы!) стражнику за поворотом оказаться какой–то служанке. Она же и разнесла весть, что алая сирин вышла из покоев повелителя, раздавая приказы направо и налево. В простыне. Это наблюдательная особа тоже из виду не упустила, хотя здесь уже сама я виновата.
Надо было позволить пернатому деспоту себя одеть обратно, а то развернуть развернул, а заворачивать кто будет? Впрочем, сейчас я понимала, что заворачивания я могла и не выдержать. Буквально. Слишком уж странно я реагировала на прикосновения этого мужчины. Очень.