Надежда-прим

— Победоносец, значит, — блеснула эрудицией Коробейникова.

— Почти, — уточнил собкор.

— А скандалит чего? По какому поводу?

— Да по тому же самому! По какому и мы с вами! По поводу собора!

И собкор «Комосомолки» рассказал длинную и, в общем, довольно занудную историю, которая, благодаря его таланту всем показалась преинтереснейшей и стремительной, как охотничий треп на поляне, историю о том, как новая власть делила с архиепископом еще недавно никому не нужный, построенный задолго до революции, трехглавый собор.

— А владыка, — поймав интерес, вошел в штопор собкор, — говорит:

— Вы, господа, как древнерусские князьки: все мое — мое, а твое — мое же!

А мэр ему:

— Так ведь не для себя же, отче, для людей!

А владыка:

— Че ж вы, любезный, людям свое не отдаете, а все норовите чужое?

А мэр:

— Это чье же чужое?

А владыка:

— Да наше же — церковное!

А мэр:

— А я-то думал, что все — божье!

— Все церковное — суть божье, духовное то есть!

— Так и мы ж о духовном, владыка! Не казино, чай, органный зал! Все для души, все для церкви!

Тут владыка ликом почернел и голос возвысил до ора:

— Для какой-такой такой церкви, понимаешь, для иезуитской?

— Для христовой, отче, для христовой!

— Нееет, для сатанинской!

— Нееет, для христовой! Да черт с ней — для любой! Вот! Да какая разница, если орган уже тут! А вы что мне предлагаете…

— Вырвать с корнем!

— Орган — не гармошка, не вынесешь в окошко!

— А владыка, — собкор вскочил на стул, — как завопит:

— Господи! Спаси и помилуй! Второй раз за последние сто лет нехристи у святой церкви одно и то же отбирают! А те и дела нету! Анафема дому сему!

Собкор «Комсомолки» лихо вышел из штопора и, самодовольно отдуваясь, грохнулся на стул.

— Ну и че? — сурово сомкнула брови Надежда Викторовна.

— Как че? — поразился собкор. — Владыка святой собой проклял сдуру! Вот че!

— Ну и че! И на фига нам такой скандалист! У нас презентация, а у него собор! Нет, нам с ним не по пути!

— Нам с ним — да! — закусил губу собкор. — А ему с нами?

— А на черта мы ему?

— А если мы скажем, что с «Надеждой-прим» он свой собор, как спичечный коробок, не моргнув глазом, у города выкупит?

— Ну да! — съезвила Надежда Викторовна. — И полгорода впридачу!

— И с мэром вприкуску!

— А че! — Коробейникова впервые с интересом уставилась на собкора. — Такой свое не упустит! Если надо, не то, что полгорода, самого Господа за уши притянет!

И, боязливо оглянувшись по сторонам, окончательно воодушевилась:

— Ладно, зови! Пущай святит! Но… — Коробейникова величественно выпрямилась, — под твою персональную ответственность. Начнет бузить, ликвидирую, как класс! Обоих!

Глава 11

Как и было задумано, презентация состоялась на Алом поле, то ли в православном соборе, то ли в роскошно реконструированном Органном зале, недалеко от крошечного мавзолея Ленина и памятника легендарному Орленку. Мавзолей был просто игрушечным, и прах вождя заменял гранитный бюстик, установленный в гранитной же нише, над входом в склеп с глухой ржавой дверью.

Со времени сдачи мавзолея в эксплуатацию в склеп, похоже, никто не заходил, и что там внутри, строительный храм или вечная пустота, никто не знал. Это было такой же загадкой, как кобура милиционера в далекие застойные годы: что в ней — пистолет или семечки?

Владыка Георгий на презентацию не явился. И в благословении безбожного дела решительно отказал.

Как ни странно, Надежду Викторовну это нисколько не расстроило. Даже наоборот. Она сочла это добрым знаком. Владыке же послала сказать, что в его благословении, собственно говоря, не нуждается. Но если завтра сам отче будет нуждаться в ее, Коробейниковой, покровительстве и защите, она ему в ней по-христиански, конечно, не откажет.

Итак, большой Органный зал не смог вместить великое множество пожелавших, во что бы то ни стало, попасть на презентацию загадочной международной игровой ассоциации «Надежда-прим». Бдительная охрана из «Союза русских патриотов» Речкалова впускала в зал строго по пригласительным билетам. Мужчинам прозванивали карманы, дамам — сумочки.

Время от времени охранники, как омоновцы на шоссе, перешептывались по мобильникам, после этого их взгляды становились еще жестче, движения решительней, а участники презентации, все больше робея, стояли перед ними, как грешники перед апостолом Петром у ворот рая.

Все мужчины были в белых рубашках и галстуках, женщины тоже одеты торжественно и трогательно. Беспартошная публика в зал не допускалась. Дух избранничества витал под сводами собора. После собрания был обещан фуршет.

Музыка гремела, как на концерте тяжелого рока, заглушая не только все чувства и мысли, но и всякое их подобие. В какой-то момент с разных концов зала раздались душераздирающие крики: «Хэй! Хэй! Хэй!» Через секунду они заглушили музыку, и молчащий орган от ужаса тоскливо ухнул.

Программу вел арийского вида молодой человек, то есть, с белокурыми кудрями до плеч и бессовестными голубыми глазами. Он горячо поздравил собравшихся, сказав, что все они находятся в нужном месте в нужное время, и выразил надежду, что в зале нет «духовных пенсионеров и импотентов».