Наемник

Впрочем, может, обойдется. Возбуждение боя сменялось усталостью, все сильнее тянуло просто свернуться калачиком — прямо на подстилке, или коврике, или что там это было, у костра — и уснуть. Даже умыться уже не хотелось, даром что лицо давно превратилось в стянутую засохшей кровью маску и жутко чесалось. Плевать на все, отдохнуть бы. И едва ли Эрик был единственным, кто сегодня устал и уже ничего не хотел. Чистильщики сражались дольше и были измотаны куда сильней.

А еще они беспокоились за раненых. Эгиль, хоть и стоял на ногах и мог плести, наверняка держался из последних сил, исцеляющие плетения тянули их нещадно. Все имеет свою цену, и стремительное восстановление тела — особенно. Четвертый — Викар, припомнил Эрик — и вовсе лежал без чувств, и будет в таком состоянии еще долго. А, учитывая, что сейчас с ним возятся люди Хаука, может превратиться в идеального заложника — если наглость чистильщиков, не встречавших ни отпора, ни даже противоречий, столкнется с упрямством человека, полжизни проведшего в приграничье и привыкшего все вопросы решать своим клинком, а не лестью и уступками. Колль не может этого не понимать. О прошлом Хаука он, конечно, не знает, но у того оно на лице написано. Так что, может, поостережется.

Хотя и Хаук будет стеречься: кому охота связываться с сильным, богатым и мстительным орденом? Так что Эрик, пожалуй, поставил бы на чистильщиков. Жену Хаук им, конечно, не отдаст, а вот слугу или самого Эрика — может.

Засновали вокруг слуги, точно не стояла поздняя ночь — нет, уже раннее утро, вон, на востоке начало светлеть небо. Кто-то тронул Эрика за плечо. Обернувшись, он увидел слугу, который протягивал ему кусок ткани.

— Оботритесь, господин.

Эрик благодарно кивнул, кое-как оттер лицо и руки — наверняка не до конца. Когда же «гости» уберутся и можно будет наплести воды и нормально вымыться? Впрочем, уберутся ли они? То, что сейчас Колль ведет себя смирно, вовсе не означает, что он все позабыл.

Тем временем у костра появились кубки и мех с вином, из которого Хаук сам налил дорогим гостям и себе, низкий столик, где слуги разложили нарезанное холодное мясо и сыр. У Эрика заурчало в животе — за вчерашний день во рту маковой росинки не было. Но ему никто ничего не предлагал — впрочем, оно и к лучшему. Стоит пока побыть невидимкой. Пусть чистильщики успокоятся, отдохнут, вспомнят, на каком свете. Пусть их разморит от вина и еды, а он сам из подозрительного типа, невесть откуда взявшегося и посмевшего с ними пререкаться, превратится в человека, спасшего жизнь их соратнику… да, по большому счету, им всем. Они бы в самом деле не удержали прорыв втроем. Есть надежда, что здравый смысл все же возьмет верх, тем более четвертый им не нужен. Может быть, все обойдется. Эрику вовсе не хотелось развязывать бойню. Но и становиться ангцем, покорно влекомым на заклание, он тоже не собирался.

Некоторое время все молчали — только стремительно исчезало мясо. Наконец, Колль отставил в сторону кубок.

— Благодарю, еда и вино выше всяких похвал, как и ваше гостеприимство. Вы упоминали о госпоже… Что же, ваша супруга не скрасит нашу беседу?

Хаук напрягся. Одаренные вообще не церемонились с женщинами пустых, а чистильщики и вовсе удержу не знали — пусть спасибо скажет, что такой человек до нее снизошел. Но неужели Колль настолько глуп, что открыто покусится на чужую жену? Или прощупывает да намекает — дескать, не связывайся?

— Ей нездоровится. — сказал Хаук. — К тому же, женщине нечего делать там, где говорят о делах.

Колль улыбнулся уголком рта.

— И то правда. Итак, о делах. Договор предписывает платить три серебряка за каждую спасенную жизнь.

Хаук кивнул.

— Серебром или золотом?

— Мне все равно. Сколько вас?

— Получается, три дюжины и… Нет, без одного четыре дюжины. Бедняга Лассе. Теперь мне придется позаботиться о его семье. Будете пересчитывать?

Эрик представил на месте Колля Альмода. Как в глуши, куда их занесло, он выстраивает всех людей и пересчитывает по головам, от новорожденного до неходячего старика. Едва удержался от смеха. Потом подумал, сколько лет нужно крестьянской семье, чтобы скопить эти несчастные три серебряка, и смеяться сразу расхотелось. Жизнь дороже? Наверное. Странно, что Эрик вообще об этом подумал. Он-то давно не считал медяки.

— Поверю на слово.

Хаук обернулся, подзывая вернувшегося Бруни.

— Ступай к Гарди, пусть отсчитает… — Он помедлил, шевеля губами.

— Сто сорок один, — сказал чистильщик.

— Благодарю. Передай Гарди, чтобы отсчитал сто сорок один серебряный из моей казны. Принесешь.

— Еще мне понадобится телега и лошадь для раненого, — проговорил Колль. — Две с половиной лиги до деревни на руках мы его не донесем.

— А разве вы не можете сделать так же… Выйти из облака, как сейчас.

Колль скривился. Потянулся к нитям.

— Это запрещенное плетение, — сказал Эрик, разорвав его.

— До чего ж ты надоедливый, — пробормотал чистильщик.

— Мне платят за то, чтобы я охранял господина Хаука, — пожал плечами Эрик. — Я охраняю.