Наемник

У костра переговаривались так, словно ничего не случилось. Подначивали того, кто слишком резво рванул под телегу, рассадив голову — впрочем, что от слуги ожидать, он человек мирный. Зато живой, а шишку, вон, одаренный затянул. Сплетничали о служанке Аделы, которая незадолго до нападения выскользнула из шатра госпожи… Как она говорит, потому что не спалось, но, поди, сговорилась с кем-нибудь. Слаба девка на передок, все это знают, как только госпожа терпит. Хотя служанка-то тревогу и подняла, заверещав. А когда чужие перестали скрываться и ломанулись в лагерь, рубя всех подряд, рванула на груди рубашку, вываливая на всеобщее обозрение прелести. Дескать, она тут не для сражений, а для другого. Может, и правильно сделала, цела ведь осталась. А госпожу, вон, ранили, потому что среди мужчин была, не больно там разглядишь, в полутьме-то… Ну и что, что в рубашке, кто там больно рассматривал. Господин тоже без брони был, говорят, едва успел штаны натянуть. Да как и все, кроме тех, кто в карауле стоял. А сиськи у нее очень даже… да не у госпожи, охальник, у Свеи. Надо при случае оценить как следует. Эта-то руки не ломает.

Эрику уже доводилось ходить с бывалыми наемниками, и подобные разговоры его не удивили. К смерти тоже можно привыкнуть. Погибшим — вечная память, но мы-то живы. Сегодня Творец уберег — и слава Ему, а завтра придет твой черед, чего уж, и точно так же никто плакать не будет. Друзья помянут, на том и спасибо. А там у престола Творца все свидятся…

— Почему ты еще здесь? — раздалось надо головой.

Эрик поднял взгляд от костра. Фолки. Ну конечно.

Интересно, сейчас, когда Гарди нет, под чью руку пойдут его люди? И Стиг? Насколько Эрик знал обычаи благородных, Хаук не мог просто взять и начать им приказывать. Они либо поклянутся ему в верности, как до того клялись Гарди, либо уйдут. Уйти они, конечно, не уйдут, идти тут особо некуда, к разбойникам разве что. Но останутся ли при Хауке или перейдут под руку Фолки? Который, к слову, своих людей пока не терял.

И как поведет себя Фолки, почувствовав силу? Затаится на время, выжидая удобного момента? Или выступит открыто? Чтобы явиться в замок уже опекуном безутешной вдовы? Столица далеко, пока туда вести дойдут… Умный человек затаится, взвесит все возможности, прежде чем действовать. Но Гарди назвал Аделу не слишком умной, и, похоже, это семейное.

Или Эрик зря возводит на него напраслину? Вдруг благородный просто не выносит одаренных — в конце концов, многие действительно их недолюбливали и опасались. Да и за дело, если уж начистоту, прозвали имеющих дар выродками. Пустые против них беззащитны, и многие этим пользовались. Трудно противостоять соблазну, зная, что наказания не последует.

Он не стал отвечать — Фолки и не ждал ответа.

— Я слышал, что шурин велел тебе убираться. Пошел вон отсюда.

— Прошу прощения, господин… — Вигге отделился от оставшихся в живых людей Хаука, поклонился. — Господин Хаук передумал и велел одаренному остаться…

— Мой зять слишком мягок, — покачал головой Фолки. — Что ж, я не буду оспаривать его распоряжений. Сделаем проще. Я, Фолки, сын Скегги, сына Магни, говорю, что этот одаренный, называющий себя Эриком, проклят и несет несчастье всем, кто имеет с ним дело. И готов подтвердить это своим мечом, чтобы лишь один из нас двоих остался жить.

Эрик медленно поднялся. Это был вызов на поединок. До смерти одного из поединщиков.

Глава 18

Похоже, когда Гарди говорил, что Адела не слишком умна, он еще не успел как следует узнать ее брата. Неужели Фолки всерьез был уверен, что справится с одаренным? Эрик мысленно выругался. Еще как был уверен. И действительно мог справиться благодаря защищающему от любых плетений небесному железу, которое отдал ему Гарди.

Помрачневший Вигге, окинув их взглядом, отступил за спину Фолки. Заспешил прочь — похоже, по направлению к шатру Хаука. На что он рассчитывает? После того, как вызов произнесен по всем правилам, вмешаться в ход поединка может только сам Творец.

И отказаться от него, не покрыв себя позором до конца дней, невозможно. По большому счету, Эрика это не слишком волновало. Он-то не благородный, которые вынуждены следовать дурацким правилам, потому что все вокруг знают их родителей и детей, и родичей у них целая толпа, оплошает один — позор падет на всех. Тех, кому Эрик по-настоящему дорог, можно по пальцам перечесть. Одной руки. Как и тех, кто дорог ему.

Он уже готов был пожать плечами и сказать, что драться не будет — и пусть думают про него что хотят, когда понял, что Фолки и рассчитывает, что он откажется от поединка — и тогда Хаук вынужден будет прогнать его с позором, чтобы не упасть в глазах своих людей. Если же Эрик согласится драться — умрет, потому что мечом владел, как сам признался, «средне», а убить плетениями не сумеет.

Что ж… Придется играть по чужим правилам. Получится ли обернуть игру в свою пользу?

— Я, одаренный Эрик, прозванный Лекарем, говорю, что неповинен в бедах, которые обрушились на твою сестру, твоего зятя и его дядю, как и на их людей.